М.В. Ломоносов - первый Российский академик-химик
По материалам книги Б.Н. Меншуткина "Жизнеописание Михаила Васильевича Ломоносова"

Особенности химического искусства начала XVIII века. Химический индивидуум и количественные определения. Наука химия.

Переходя к обзору деятельности Ломоносова в области предмета его профессии, химии, мы должны, прежде всего, более подробно ознакомиться с состоянием химии его эпохи и дополнить сообщенное выше при рассказе об изучении Ломоносовым химии в Марбурге (глава вторая). Тот индуктивный метод исследования, который начинает применяться вообще в естественных науках с XVI в., где опыт является пробным камнем всякого предположения, всякой гипотезы, в XVIII в. сравнительно мало коснулся химии. Целый ряд исторических причин обусловил это явление. Прежде всего, надо иметь в виду, что в течение длинного ряда веков собственно химии не было, была алхимия, где все операции производились в строгом секрете, и, если опубликовывались, то таким иносказательным языком, что по существу только посвященные в таинственные обозначения, применяемые тем или иным автором, могли что-нибудь понять в алхимических книгах. Цели, преследовавшиеся тогдашними химическими деятелями - превращение неблагородных металлов в золото, получение жизненного эликсира и т. п., - конечно, также немало содействовали тому, что алхимики окружали себя таинственностью. Лица, занимавшиеся в средние века прикладной химиею, разного рода химическими производствами, тоже, понятно, свои способы и рецепты не делали достоянием гласности, но тщательно передавали их из рода в род, совершенно как и сейчас на Западе многие фабричные процессы химических производств держатся в секрете, и для того, чтобы их узнать, надо подвергнуть данный процесс весьма основательной разработке в лаборатории и на опытном заводе.

Важная причина, почему опыт не играл в химии того времени роли, ему подобающей, заключалась далее в том, что даже в середине XVIII в. еще отсутствовало представление о так называемом "химическом индивидууме", т. е. о химически чистом веществе, веществе однородном, не заключающем примеси других веществ. Совершенно очевидно, что одни и те же результаты при одном и том же опыте могут быть получены разными исследователями тогда, когда все они работают с одними и теми же веществами; а это последнее, в свою очередь, осуществимо только при условии, что у всех исследователей в руках химически чистые вещества, химические индивидуумы, и что у всех одному и тому же названию на банке отвечает одно и то же содержимое ее.

Теперь, когда давно уже поняли всю важность представления о химическом индивидууме, и выработаны способы, позволяющие строго контролировать индивидуальность каждого химического вещества, мы можем воспроизвести каждый опыт, кем-либо описанный, с уверенностью получить при этом совершенно те же результаты, какие получил сам автор. Совсем не то было во времена Ломоносова: хотя тогда химики перестали уже секретничать, и было уже не мало печатных руководств по химии с подробным описанием химических веществ и разных химических опытов, но описания этих веществ были обыкновенно очень туманными (их не умели тогда еще точно характеризовать, как теперь, физическими и химическими свойствами), а опыты нередко давали в руках разных химиков различные результаты, потому что бывшие в их распоряжении вещества одного и того же наименования на самом деле представляли собою различные смеси нескольких химических веществ.

Несомненно, что такое отсутствие понятия о химическом индивидууме было, в свою очередь, результатом применявшихся в то время способов исследования. По определению химических авторитетов первой половины XVIII в., химия была искусством разлагать сложные тела на их составные части и обратно - создавать из последних сложные тела. И это определение было совершенно правильно: в этом тогда и состояла химия. Постепенно искусство разлагать тела делало несомненные успехи, способы разложения тел совершенствовались и умножались. Но при этом считалось совершенно достаточным только разложить вещество на его составные части, и в задачу тогдашней химии не входило делать определение весовых отношений, в каких находятся эти составные части по отношению к исходному веществу, не считались нужными, как мы их теперь называем, количественные определения. Между тем, вся история химии показывает, что истинный прогресс ее начал осуществляться только после введения в нее таких количественных методов; весы и другие точные физические приборы становятся необходимою принадлежностью химика XIX в., и только при помощи их явилась возможность открыть химические законы.

Химия при Ломоносове была искусством, а не наукою. Первое предполагает только умение производить разложения, знакомство с теми операциями, которые позволяют этого достигнуть. В них и заключался центр тяжести химии того времени; а затем сообщались длинные, ничем между собою не связанные, описания тех веществ, которые получались из минералов, животных и растений, и в огромном большинстве случаев являлись случайными, иногда очень сложными смесями индивидуальных химических соединений. По такому плану составлена, например, химия в двух огромных томах Бургаве, которую изучал Ломоносов. Наука не заключается в беспорядочном собрании фактов; она должна, прежде всего, заняться систематизациею подлежащих ее ведению фактов, их классификацией, объединенной какой-нибудь общей точкой зрения: когда это сделано, тогда только мы имеем перед собою науку. По самой природе вещей классификации эти с течением времени меняются: по мере накопления сведений и возникновения новых точек зрения, - новая, более совершенная система вытесняет старую. Поэтому характеристика химии не как науки, но как искусства, была справедлива в начале XVIII столетия. К этому же времени как-раз относится и первая попытка объединения всех химических фактов на почве одной гипотезы, попытка привести их в систему при помощи теории флогистона, о которой было сказано в главе II.