Воспоминания о П.А.Ребиндере
Е.Д. Щукин

С Петром Александровичем – и без него

Эти воспоминания – не биографический очерк, не обзор научных трудов и не попытка нарисовать портрет Петра Александровича; даже – не связный, последовательный рассказ о нашей многолетней дружбе и работе вместе. Но здесь есть элементы всего этого. Здесь – именно воспоминания как поток сознания, фрагментарные как острова в океане (слова Хемингуэя), – в океане моей любви и благодарности. Это написано на одном дыхании, намеренно без обращения к каким-либо документам, справкам, статьям, запискам в ежегодных еженедельниках и в школьных тетрадках. (Вероятно, и эту манеру я перенял у Петра Александровича – писать в ученической тетради, которую носишь в кармане сложенной вдвое; как много их накопилось!) Да, именно – как живой поток того, что сам видел, слышал, пережил, что память сама хранит без подпорок, хранит как самое главное, что не может раствориться. Но и не "сухой остаток", – нет, здесь влага слез радости и горя, восторг общения с духовностью, достоинством, интеллигентностью, добротой. Лишь после того, как все было написано, я открыл списки работ Петра Александровича, наших общих статей и работ, сделанных уже без него, – чтобы цитировать по издательским правилам.

Может быть, отдельные даты неточны, не все названо и не все упомянуты, приведенные данные не полны, а некоторые эмоциональные оценки покажутся чрезмерными. Я не приношу извинений. Так чувствовалось и писалось.

Все же определенная структура изложению придана. Четыре раздела посвящены четырем крупным направлениям исследований, проводившихся под непосредственным руководством Петра Александровича, в которых он сам участвовал, - и после, когда его не стало, в развитие его идей и замыслов. В первом речь идет о ряде экспериментальных и теоретических шагов в изучении закономерностей и механизмов эффекта Ребиндера. Как и в других разделах, изложение чередуется с воспоминаниями о жизни и событиях в наших больших коллективах в Институте физической химии АН СССР, где Петр Александрович был заведующим Отделом дисперсных систем, а я – его заместителем, и на кафедре коллоидной химии в Московском университете, которой Петр Александрович заведовал по совместительству (я был профессором кафедры, также по совместительству). В значительной мере, это – драматические события 1972-73 годов, когда не стало Петра Александровича и нашего отдела, и последующая борьба за сохранение нашей школы, ее научной области и традиций. Неформальным названием этой главы могло бы служить: "Эффект Ребиндера как физико-химическое поверхностное явление - и как влияние Петра Александровича на людей и на научный прогресс".

Следующий раздел касается развития учения Петра Александровича Ребиндера о структурообразовании и контактных взаимодействиях в дисперсных системах, главным образом применительно к раскрытию механизма гидратационного твердения минеральных вяжущих веществ. Именно здесь приходится говорить, в связи с судьбой лаборатории Н.В.Михайлова и интригами в ИФХ, о горестных событиях, предшествовавших смерти Петра Александровича и последовавших за ней. Это – рассказ о структурообразовании в строительных материалах и краткая повесть о движущих силах формирования и разрушения структуры научной школы, о том, как собираются камни, и как они разбрасываются.

В третьем разделе говорится о приложении учения о структурообразовании к установлению причин выхода из строя катализаторов и путей их упрочнения. Тут снова хочется сопоставить слова: "Катализаторы в жизни Ребиндера - и Ребиндер в жизни как катализатор".

Все эти три отрывка посвящены преимущественно физико-химической механике - главному вкладу Петра Александровича в современную коллоидную химию, в учение о дисперсном состоянии вещества и поверхностных явлениях в дисперсных системах. Тематика последнего раздела – в большей мере собственно коллоидно-химическая, в традиционном значении этого названия, и место действия здесь в основном – наша кафедра коллоидной химии в Московском университете. Всестороннее изучение Ребиндером феномена поверхностной активности созвучно его феноменальной, не поверхностной активности в науке и жизни.

Я сердечно признателен всем сотрудникам и друзьям, которые вместе со мною верой и правдой трудились в славном ребиндеровском коллективе и искренне поддерживали меня, делом и словом, когда Петр Александрович ушел от нас.

Приношу глубокую благодарность директору Института физической химии Юрию Михайловичу Полукарову, ректору Московского университета Виктору Антоновичу Садовничему, декану химического факультета Валерию Васильевичу Лунину за помощь нашему коллективу, за дружеское внимание, которое я неизменно встречаю.

Эти воспоминания помогала мне оформить и набирала на компьютере Аксана Михайловна Парфенова, в свободное время после работы, быстро, требовательно, с неподдельным интересом. Большое спасибо!

То, о чем здесь рассказано, не могло бы состояться, и меня самого уже не было бы в живых, если бы рядом со мною не было Любови Давыдовны, моей жены, всегда, во всех трудностях и радостях, в короткие минуты триумфов и трагические месяцы тяжелой болезни, во время дальних поездок, напряженной работы и в тихие домашние вечера, вдвоем, когда мы читаем вслух "Атта Троль" нашего любимого Генриха Гейне.

Встречая Петра Александровича, разговаривая с ним, каждый чувствовал особенное, излучаемое им тепло. Это осознавалось потом, постепенно, как его живой и искренний интерес к людям и априорная доброжелательность. Со мною это было в начале 1954 года. С Петром Александровичем меня познакомил на химфаке мой однокурсник В.Н.Рожанский. Мы оба окончили физический факультет МГУ по кафедре рентгеноструктурного анализа (в дальнейшем это отделение физики твердого тела) в 1950 году. Петр Александрович был оппонентом на дипломной защите Володи (тогда я впервые увидел Петра Александровича издали, не ведая, что жизнь сведет нас). Петр Александрович принял Володю в аспирантуру.

В то время шла острая полемика: Андраде, Роски и другие западные ученые полагали, что описанное Ребиндером совместно с Венстрем и Лихтманом влияние поверхностно-активных веществ, в частности, жирных кислот на ускорение пластической деформации металлических кристаллов [1,2] связано с воздействием на окисные пленки. Тем самым отвергалась сущность эффекта Ребиндера: вызванное адсорбцией понижение поверхностной энергии металла. Правда, Пфютценретер и Мазинг подтверждали данные Ребиндера, но надо было доказать это и самим. Рожанскому поручалась задача показать, что адсорбционное облегчение деформации имеет место и для восстановленной поверхности, в отсутствие окисных пленок.

Меня, сына репрессированного, жизнь часто встречала как пасынка. В аспирантуру на физфаке меня не пустили. Но мне везло на хороших людей. Б.И.Спасский, главный редактор Гостехиздата, взял меня к себе редактором, и я глубоко благодарен ему за опыт работы, который стал очень полезным. Через год меня забрали в армию, как офицера запаса, получившего военную специальность в университете. После службы на Украине и в Сибири я оказался в роли преподавателя радиотехники на военной кафедре МГУ, как раз ко дню открытия нового здания 1 сентября 1953 года. В.Н.Рожанский, защитивший уже кандидатскую диссертацию, заинтересовался возможностью применения радиотехнических методов для изучения развития поверхностных дефектов в металлических кристаллах и привел меня к Петру Александровичу. Так началась моя новая жизнь и необычайная дружба с человеком, заменившим мне отца. В 1954 году Петр Александрович сумел принять меня в заочную аспирантуру на химфаке (отец, погибший в концлагере, еще не был реабилитирован), а в 1956 году добился через А.И.Берга моей демобилизации и смог зачислить меня в Институт физической химии, в лабораторию В.И.Лихтмана. С тех пор, в течение многих счастливых лет работы рядом с Петром Александровичем, и по сей день исследования эффекта Ребиндера - адсорбционного влияния среды на механические свойства твердых тел составляют одно из самых главных направлений в моей научной жизни.

Петр Александрович помог создать научную группу. Моим первым сотрудником в ИФХ стала З.М.Полукарова (тогда Занозина), участница большинства исследований в этом направлении. Ее профессионализму как металловеда и преданности делу, начиная с первой ее работы [3], мы обязаны многими успешными результатами. В маленькую группу вошел механик Н.П.Митин; потом была принята Н.В.Смирнова (Декартова). Важным пополнением был приход инженера А.И.Бессонова; он стал автором большой серии испытательных методов и приборов, специально сконструированных для работ в нашей области. В Университете моим первым учеником и помощником был второкурсник, потом дипломник нашей кафедры коллоидной химии Н.В.Перцов, прекрасный экспериментатор, рукомесленник и изобретатель. Уже тогда он проводил известные опыты с охрупчиванием монокристаллов цинка под действием ртути и наблюдал температурную зависимость этого эффекта [4]; ему принадлежит и много других ярких страниц в развитии физико-химической механики.

День за днем и год за годом для меня открывались разные грани богатой натуры Петра Александровича и того благотворного человеческого "эффекта Ребиндера", который он оказывал на окружающих. Вспоминая популярную когда-то постановку Товстоногова, мы шутили: "У нас один Учитель, он же Корифей". Было бы неправомерным сказать, что все сделанное в этой области было предвидено, угадано и спланировано им самим; огромная роль Петра Александровича в науке не нуждается в преувеличениях. Но это правда, что все сделанное здесь несет в себе частицы (и не малые!) его таланта, понимания сути вещей, любознательности, энергии - его души. Его все интересовало: общие макроскопические закономерности и конкретные формы влияния активных сред, атомно-молекулярные механизмы, экспериментальные методы, теоретические подходы и, неизменно, отыскание путей управления наблюдаемыми явлениями и их промышленного использования.

В тот период объектами служили преимущественно металлы – моно- и поликристаллические образцы. Особое внимание уделялось явлению жидкометаллического охрупчивания, катастрофическому понижению прочности и деформируемости твердых металлов и сплавов в присутствии некоторых определенных металлических расплавов. 26 января 1956 года Петр Александрович делает в Институте физической химии, на Коллоквиуме по твердым фазам переменного состава совместно с Московским коллоидным коллоквиумом знаменитый доклад "Новые проблемы физико-химической механики" [5], который стал официальной датой нашего приоритета в исследовании влияния жидких металлов, закрепленного впоследствии в Дипломе открытия N28.

Принципиальными фундаментальными результатами в этих исследованиях в середине 50-х годов стали дифференциация и объяснение механизмов основных эффектов вызываемых средой: (1) понижения прочности и охрупчивания под действием сильно поверхностно-активных сред, (2) пластифицирования – облегчения пластической деформации и (3) самопроизвольного диспергирования в условиях предельного понижения поверхностной (межфазной) энергии. Учение Ребиндера об адсорбционной природе понижения свободной поверхностной энергии как факторе облегчения развития трещин в твердом теле было дополнено данными о дислокационной природе процессов деформации и разрушения кристаллических тел. Новые идеи были доложены нами летом 1958 года на IV Конференции по коллоидной химии в Тбилиси [6]. Через несколько лет быстрое развитие этих новых представлений получило отражение в книге "Физико-химическая механика металлов" [7].

Между прочим, Тбилисская конференция памятна примирением Петра Александровича с Борисом Владимировичем Дерягиным в их понимании феномена расклинивающего давления (даже на скамейке, на подъеме на гору Давида было вырезано "ПА + БВ = любовь"!). Надо отдать им должное: оба любили настаивать на приоритете. Но подход к этому был разным: у Дерягина – последовательный, жесткий, не терпящий возражений, у Ребиндера – более толерантный, снисходительный, и, конечно же, лишенный систематичности. В отличие от Дерягина, Ребиндер мало публиковался за границей. Сейчас трудно было бы вникать в причины, но в итоге теория ДЛФО (Дерягина - Ландау - Фервея - Овербека) электростатической стабилизации и коагуляции гидрофобных золей электролитами вошла во все учебники в мире, тогда как учение Петра Александровича о структурообразовании в дисперсных системах, о структурно-механическом барьере как сильном факторе стабилизации и др., и даже сам эффект Ребиндера известны, к сожалению, много меньше. А ведь все знали Петра Александровича в нашей стране как энергичного пропагандиста своей науки и блестящего популяризатора.

Год за годом, я все больше ощущал и удивительное духовное богатство Петра Александровича, и определенные противоречия в некоторых чертах его характера, а также и в отношениях с людьми. Окружающих искренне восхищала непоказная вежливость Петра Александровича, настоящая аристократическая галантность. Но он опаздывал на встречи, беседы, совещания, и не только на "akademische Viertelstunde"; он мог порой опоздать и на несколько часов. Петр Александрович был храбрый человек. Видели, как он выдворял из троллейбуса пьяного бузотера. Он мог, держась за свисающую ветку дерева, пройти по перилам ограды над отвесом пропасти в Саксонской Швейцарии... Но ему было трудно участвовать в похоронах. Помню, как он съежился в машине, которая привезла нас смотреть фрески Врубеля в Кирилловской церкви в Киеве; тогда там была больница умалишенных, и больные бродили по двору. Все в нем говорило: "Homo sum"; ничто человеческое не было чуждо ему, и за все это его любили.

Перспективность исследований в области охрупчивающего действия жидких металлов позволила Петру Александровичу организовать на кафедре коллоидной химии небольшую специальную лабораторию по этой тематике с рядом новых штатных единиц. Так удалось пополнить коллектив нашими лучшими выпускниками; среди них светился талантливостью Александр Валериевич Перцов.

Заведующим лабораторией стал профессор Юрий Валерьянович Горюнов. Пришел Борис Давидович Сумм. Они положили начало, в связи с изучением эффекта Ребиндера, новому направлению физико-химической механики – кинетике процессов смачивания и растекания [8,9]. Вместе с ними, с братьями Перцовыми в дружном коллективе (в новой 130 и старой 122 комнатах) работали А.П.Декартов, Е.С.Максимова, Г.И.Деньщикова, В.Ю.Траскин, З.Н.Скворцова, Н.И.Иванова, Женя Синевич, Володя Кручинин, Саша Скворцов, Бахыт Кенжеев (поэт, с отличным английским языком); в исследования молекулярных кристаллов (впоследствии - жидкокристаллических ситем) включился В.Н.Матвеенко. Молодым, ярким и самобытным ученым предстояло достойно заменить в дальнейшем нас, старших, в руководстве кафедрой. Это уже другая повесть.

В 60-е годы шло бурное развитие исследований эффекта Ребиндера по ряду принципиальных направлений, которые я определил словами Киплинга: "5 тысяч где, 7 тысяч как, 100 тысяч почему?" Где, в каких именно парах твердая фаза - среда сильнее всего проявляется влияние этой последней? Как это происходит, при каких условиях, напряженных состояниях, кинетике распространения жидкой фазы и т.п.? Почему, при каких количественных характеристиках взаимодействия на межфазной границе, какими атомно-молекулярными механизмами развиваются эти процессы? При постоянном внимании Петра Александровича к этим работам, они шли широким фронтом и в МГУ, и в нашем отделе в ИФХ - в лаборатории В.И.Лихтмана (в группах Л.А.Кочановой и Л.С.Брюхановой) и в лаборатории С.Я.Вейлера.

Результаты этих исследований были с энтузиазмом представлены и с энтузиазмом восприняты на крупных совещаниях, в том числе - на незабываемых конференциях по коллоидной химии и физико-химической механике: V в Одессе в 1962 году, организованной Петром Александровичем вместе с А.И.Юрженко, и VI в Воронеже в 1968 году - вместе с Р.Э.Нейманом. Идеи молодой физико-химической механики дисперсных систем и материалов нашли здесь широкое признание. Это сплачивало наши коллективы; были сформулированы перспективные задачи в развитии фундаментальных направлений и крупномасштабных приложений в народном хозяйстве. Наиболее полно итоги этого периода отражены в нашем последнем с Петром Александровичем обзоре "Поверхностные явления в твердых телах в процессах их деформации и разрушения", который вышел в 1972 году в Англии и в более кратком варианте в "Успехах физических наук" [10,11]. Для широкого круга читателей об эффекте Ребиндера рассказывалось в брошюре Ю.В.Горюнова, Н.В.Перцова и Б.Д.Сумма [12] и в моей статье в ежегоднике "Наука и человечество" [13].

В 60-е годы очень большую, плодотворную роль играет Научный Совет АН СССР по физико-химической механике и коллоидной химии, созданный Петром Александровичем на базе руководимой им ранее комиссии по вибрационному измельчению. Иногда можно было услышать, что в организационной деятельности Петра Александровича не все получалось гладко из-за некоторой, свойственной его характеру "неорганизованности". Нет! Петр Александрович был прекрасным организатором, обладавшим самым главным для этого свойством: во все, чем он занимался, он старался вложить свою душу, - и результат становился живым, одухотворенным, будь то научные конференции, деятельность Научного Совета, председательствование в Совете Дома ученых, Национальный комитет по поверхностно-активным веществам (ПАВ) и разные, бесчисленные комиссии, а вместе с тем - функции главного редактора Коллоидного журнала и, конечно же, основная работа - заведование Отделом дисперсных систем и лабораторией в ИФХ и нашей кафедрой коллоидной химии в Университете! Если чему удивляться, так это тому, как успешно, эффективно реализовались все эти функции, направления, мероприятия - в отсутствие у Петра Александровича "руки в ЦК", фактора столь общепризнанного и действенного в те времена.

Петр Александрович умел увлечь своим энтузиазмом ученого друзей, сотрудников, коллег и, конечно же, преданного спутника его жизни, Елену Евгеньевну, в которой неизменно находил надежную опору и понимание. Круг его знакомых, включавший и многочисленных искренних почитателей, был фантастически широк. Активные, деятельные ученые всегда встречали радушие и неподдельный интерес с его стороны. Верным другом Петра Александровича была его главная помощница в руководстве кафедрой Евгения Ефимовна Сегалова, так рано ушедшая из жизни. В работе Научного Совета и организации различных мероприятий Петр Александрович полагался на активность, инициативу и ответственность своего заместителя профессора Г.И.Фукса. В Коллоидном журнале верной опорой была заведующая редакцией М.Ф.Кузьмичева. Руководители лабораторий в Отделе дисперсных систем в ИФХ В.И.Лихтман, Н.С.Горбунов, С.Я.Вейлер, специалисты в разных областях, люди с разными характерами, темпераментами, научными интересами, - все были искренни в своем глубоком пиитете по отношению к Петру Александровичу. Именно отличные организационные способности Петра Александровича в сочетании с доверием к нему позволяли ему осуществить такие непростые мероприятия как организация, вместе с П.И.Зубовым, нового Отдела полимерных покрытий в ИФХ и строительство соответствующей пристройки к зданию на Ленинском проспекте.

Назвав сейчас Павла Игнатьевича, я должен снова обратиться к прекрасному свойству души Петра Александровича: полноте чувства благодарности. В трагическое время конца 30-х годов Петр Александрович был атакован клеветником в центральной прессе как "носитель чуждых и вредных идей" в учении о поверхностной активности. Сейчас это словосочетание выглядит лишь явной дебильностью, а тогда такой пошлый донос был страшной угрозой. Павел Игнатьевич Зубов, партийный руководитель, взял на себя ответственность вывести Петра Александровича из-под удара. Неизменно, с восхищенной благодарностью Петр Александрович повторял, как Зубов спас ему жизнь. Рассказывают, что Диоген на вопрос "что быстрее всего проходит в человеке?" ответил: "благодарность". О Петре Александровиче этого нельзя было сказать.

Кстати, П.И.Зубов и еще раз участвовал если не в спасении жизни Петра Александровича, то в вызволении из неприятного происшествия. Это было 31 мая 1962 года в Одессе, за несколько часов до открытия конференции. Петр Александрович и мы, тогда молодые его друзья, отправились на пароходике по морю и решили искупаться, вдали от берега. Ветер и волны стали быстро относить нас в сторону. С борта сбросили круги, канаты. Пока мы кое-как подтягивались к трапу, Зубов роскошными саженками догонял круг, за который держался Петр Александрович; впрочем, к борту они возвращались вместе на спасательной шлюпке.

Петр Александрович не знал зависти. Он был счастливым человеком, совершенно, на сто процентов иммунным к этой тяжелой, столь распространенной и неизлечимой болезни. Даже невинная и естественная, казалось бы, ревнивость по отношению к молодежи была чужда ему, и я постоянно чувствовал в нашем повседневном общении его поддержку и искреннее одобрение (или неодобрение).

По инициативе Петра Александровича я начал читать в 1964 году (и читаю по сей день) спецкурс по физико-химической механике дисперсных систем и материалов для дипломников и аспирантов кафедры. В хорошие годы ("в мирное время") курс был популярен и среди сотрудников других ВУЗов. Сам Петр Александрович тоже бывал среди слушателей. И это была не только моральная поддержка с его стороны, но, прежде всего, природная любознательность, радость открывания для себя всего нового - и значительного, и самого скромного, в науке, в людях, во всем окружающем. Благодаря настойчивой поддержке Петра Александровича, в 1966 – 67 годах в нашем отделе в ИФХ организуется моя лаборатория прочности дисперсных структур (в последующем - физико-химической механики), открываются новые штатные единицы, позволившие принять молодых способных выпускников химического и физического факультетов МГУ: В.С.Ющенко, В.И.Савенко, М.Р.Спасского.

Разумеется, взаимоотношения с окружающими не могут быть всегда и во всем безмятежными, даже и для таких душевно богатых натур как Петр Александрович. Случалось, что сотрудники - способные, энергичные ученые, полагавшие, что они переросли свое подчиненное положение, уходили, как говорилось, "за отсутствием перспектив роста". По большей части конфликты (и последующие разочарования Петра Александровича) оказывались связанными с его чрезмерной подчас восторженностью в оценке людей, даже, я бы сказал, наивной доверчивостью, при всей его житейской мудрости и проницательности. К сожалению, недобропорядочные и просто скверные люди порой находили у него прикрытие, жалобами ли на обиженность или лестью. Это обернулось тяжелыми последствиями и горькими разочарованиями в последний год жизни Петра Александровича и особенно, когда его не стало.

Нашему сближению способствовали поездки на разные конференции и совещания, в стране и за рубежом. И здесь я встречал его трогательную заботу в преодолении известных казенных барьеров. В 1959 году, вслед за его собственной поездкой в Китай, Петр Александрович организовал и мою командировку; он понимал, каким это было бальзамом для моих комплексов социальной неполноценности. Он сам провожал меня на Казанском вокзале (поезд шел в Пекин целую неделю) и, уже вдогонку движущемуся вагону, кричал: "Только без мифологии!...". (За этой шуткой – наша общая любовь к античной классике, к изящной словесности.) Несколько раз мы вместе ездили в Берлин, в том числе по приглашению директора Центрального института физической химии АН ГДР П.А.Тиссена (Петра Адольфовича); у нас с ним поддерживались дружеские отношения с тех пор как он провел год в Москве, формально именно в ИФХ, остывая после своей работы в Сухуми. Долгие годы потом память Петра Александровича с благодарностью чтили Вольфганг Ширмер, Гюнтер Кречмер, Ханс Зоннтаг, Дора Тиссен (прекрасный ученый, так рано, трагически ушедшая из жизни) и многие другие, даже недолго видевшие его. Вообще, везде и всегда его окружали интересные люди, перспективные молодые ученые.

Незабываемым событием в моей жизни была поездка с Петром Александровичем и Еленой Евгеньевной в Париж в 1971 году по приглашению Робера Куртеля и при содействии И.В.Крагельского, одного из основателей современной трибологии (трение, смазка и износ). Мы читали лекции по физико-химической механике в институте у Куртеля. Мои лекции об эффекте Ребиндера переводил на французский Г.В.Сидоров, очаровательный человек, с изумительной русской - петербургской речью (мы с женой и в дальнейшем поддерживали это очень приятное знакомство). А Петр Александрович мог, наконец, с наслаждением и восторгом читать на его совершенном и любимом французском! Наша скромная уютная гостиница у мадам Фонтанель на Рю Кепплер, Лувр и музей Родена, Плас Пигаль и Авеню Фош, 400 ступеней на Нотр Дам и оттуда, сверху - белые паруса Сакрэ Кер, плывущие под синим небом... Это навсегда осталось со мной, вместе с ощущением особой раскрепощенности, которая исходила от Петра Александровича. В разные годы он побывал в Америке, Швеции, Италии и др. И все же, при исключительной контактности и общительности Петра Александровича, заслуженной славе ученого и популярности, его – человека беспартийного – международные контакты оставались ограниченными.

Петр Александрович старался, как мог, содействовать и моим поездкам. Он отправлял меня в Венгрию, Англию. Не всегда это было успешно. В 1968, по доносу одного деятеля из ИФХ, меня не пустили на конгресс по ПАВ в Барселоне, где Петр Александрович возглавлял большую туристскую группу; Петр Александрович очень болезненно это воспринял. То же повторилось и летом 1972, с конференцией в Швейцарии, когда Петра Александровича уже не стало; об этом позднее.

Среди наших международных контактов в этой области особое место занимает дружба с американским ученым, академиком Альбертом (Бертом) Вествудом и его семьей. В 1962 году Вествуд написал нам с Петром Александровичем свое первое письмо, в котором обсуждались особенности эффекта Ребиндера в металлических и ионных кристаллах. В январе 1969 года нам удалось впервые пригласить его в Советский Союз. (Впоследствии Берт рассказывал, под наш понимающий смех, как перед путешествием его наставляли не попадаться на удочку русским красоткам и пр.). Берт познакомился тогда с нашими коллективами в ИФХ и в МГУ, с Москвой, музеями, с Большим театром; вместе с Петром Александровичем и Борисом Давидовичем Суммом мы сопровождали его в Ленинград. Это было начало большой, искренней дружбы – в науке, в развитии учения о чувствительности механических свойств материалов к действию среды, и просто человеческой. Берт Вествуд многократно посещал Советский Союз и Россию, один раз – вместе с женой: Джинни – одаренная певица, Берт – ее высоко профессиональный аккомпаниатор. Мы ездили в Киев, в Одессу (это город-побратим их Балтимора в штате Мэриленд). И в Москве, и в Одессе гости выступали чудесным дуэтом. Они оба родились и выросли в Англии, хорошо помнят фашистские бомбежки. В их семье хранится письмо от Клементины Черчиль с благодарностью отцу Джинни – тогда маленькой девочки, которая пела в концертах в пользу Советской Армии. Берт с исключительным пиитетом относился к Петру Александровичу. Он хранит это чувство и считает себя членом ребиндеровской школы. Петру Александровичу был вручен Диплом Мэрилендской Академии.

В 1985 году, после того как я был избран иностранным членом Национальной Инженерной академии США, я тоже смог, наконец, посетить Америку, Балтимор, лаборатории Мартин Мариэтта. К тому времени Берт был уже директором этого крупного научного центра, организатором строительства его прекрасно оборудованного нового здания. По линии Американской Академии Берт энергично и эффективно участвует в развитии Российско-Американского сотрудничества; он избран иностранным членом Российской Инженерной академии. Осенью 1997 года он снова был в Москве, в связи с программой CRDF. Наши дружеские встречи с участием всех старинных университетских знакомых проходили как бы при незримом присутствии нашего общего замечательного друга – Петра Александровича Ребиндера.

В июне 1972 года мы заканчивали с Петром Александровичем работу над обзором наших исследований по поверхностным явлениям в твердых телах в процессах их деформации и разрушения, заказанным Пергамон Пресс, и над переводом, сделанным нашим большим другом Д.М.Толстым. 30 июня, всего за несколько дней до роковой болезни Петра Александровича, мы в последний раз правили вместе с Дмитрием Михайловичем перевод. Эта статья, суммировавшая все сделанное в изучении эффекта Ребиндера, вышла с проникновенным предисловием другого нашего большого и знаменитого друга – Александра Наумовича Фрумкина [10]. Издательство поместило по нашей просьбе и фотографию Петра Александровича – широко известную фотографию, с необыкновенными, все видящими глазами, с Золотой звездой, сделанную в его кабинете, на 3-м этаже в ИФХ, вскоре после утверждения в звании Героя Социалистического Труда. Как уже упоминалось, статья вышла, в сокращенном варианте, в том же году в "Успехах физических наук" [11], с траурной рамкой вокруг его имени. Вместе с подведением итогов здесь обсуждались задачи и перспективы дальнейших исследований. Особое внимание обращалось на расширение спектра рассматривавшихся поверхностных взаимодействий, переход от ограничения преимущественно обратимыми физико-химическими эффектами к специфической роли хемосорбции, химическим поверхностным реакциям, каталити- ческим процессам, а также к новым, количественным методам раскрытия атомно-молекулярных механизмов. Эти планы содержали в себе и последнее кредо, и завещание Петра Александровича в его любимой области. Их предстояло осуществить: это означало реализовать непрерывность прогресса в животворном направлении науки, и это было нашим долгом перед его памятью.

Эти краткие заметки-воспоминания не предусматривают, конечно же, детального изложения экспериментальных и теоретических данных об изучении и практических приложениях эффекта Ребиндера, которые были получены за многие годы при непосредственном участии Петра Александровича - и за 25 лет без него. И все же, мой долг - хотя бы назвать некоторые новые подходы, развивавшиеся после ухода Петра Александровича и в самое последнее время, в которых живы его идеи, неизменно ощущается сообщенный им импульс, стремление к обобщению и к нетривиальным решениям.

Петр Александрович мечтал об осуществлении прямых методов наблюдения и раскрытия молекулярных механизмов различных поверхностных явлений и, конечно же, самого эффекта Ребиндера. В упомянутом обзоре 1972 года есть рисунок, который мы делали вместе: кристаллическая решетка, трещина, проникающие в нее атомы, которые помогают ее развитию. Петр Александрович не смог увидеть, как эта картина была буквально воспроизведена методом молекулярной динамики – численного эксперимента динамического типа, на компьютере [14]. Эти пионерские работы стал развивать в нашей лаборатории в ИФХ талантливый выпускник теоретической группы химфака В.С.Ющенко. В течение относительно короткого времени, еще при тогдашней несовершенной технике, были созданы программы и проведено молекулярно-динамическое моделирование процессов деформации и разрушения в кристаллической решетке (в том числе, впервые наблюдались зарождение и неконсервативное перемещение дислокаций), адсорбция и ее влияние на распространение трещины (т.е. непосредственно эффект Ребиндера!), диффузия, в дальнейшем смачивание и растекание микрокапли, и многое другое. Эти принципиально новые результаты были встречены как крупное достижение ребиндеровской школы и наш безусловный приоритет на Конференции по поверхностной пластичности кристаллов в Хоегайсс, ФРГ, в 1975 году [15], на VII Международном конгрессе по ПАВ в Москве в 1976 году [16], на V Международной конференции по поверхностям и коллоидам в Университете Кларксон, Потсдам, США, в 1985 году и др.

В самые последние годы жизни Петра Александровича мы обнаружили возможности использования сильно поверхностно-активных сред, в частности эффекта жидкометаллического охрупчивания, для интенсификации механической обработки высокотвердых металлов и сплавов, например, при сверлении закаленной стали в присутствии жидкой эвтектики олово/цинк, шлифовании так называемых неперетачиваемых твердосплавных пластин и др. [11,17]. 9 ноября 1972 года планировался наш с Петром Александровичем доклад об этом на Президиуме Академии наук. Делал его уже я один, и Л.С.Брюханова помогала мне с эффектными опытами, которые вызвали большой интерес и вопросы у присутствовавших М.В.Келдыша, М.Д.Миллионщикова, Н.Н.Семенова, П.Л.Капицы. Хорошее, многообещающее решение Президиума по докладу осталось, в основном, как это часто бывает, на бумаге. Но работы продолжали развиваться. З.М.Полукарова провела обстоятельный цикл исследований по обработке титановых сплавов в присутствии расплавов, содержащих кадмий. Она участвовала и в подготовке запрета перевозки ртути на самолетах, и в разработке рекомендаций по демеркуризации самолетов с поражениями, вызванными ртутью.

В свою очередь, сверление в разных, новых средах оказалось эффективным методом выявления сильной поверхностной активности жидких металлов. Здесь соблюдается оптимальное сочетание условий проявления эффекта Ребиндера: жесткое напряженное состояние, обнажение ювенильных поверхностей, малый "шаг" в распространении среды при каждом проходе и пр. Однако, использование жидкого металла в качестве такой необычной смазочной среды связано со значительными технологическими трудностями. И вот, в наших последующих работах с И.В.Виденским, высококвалифицированным физико-химиком, прекрасным инженером-изобретателем и его энергичной, инициативной помощницей И.В.Петровой (оба – выпускники МИСИС, школы А.А.Жуховицкого и Б.С.Бокштейна) родилась новая идея: использование эффекта, вызываемого жидким металлом, в отсутствие жидкого металла как фазы. А именно, активный металл наносится на поверхность обрабатываемой детали посредством катодного восстановления в соответствующей электрохимической ячейке, в минимальных, строго контролируемых количествах (в принципе - вплоть до монослоев), при комнатной температуре [18]. В этих условиях удалось воспроизвести упомянутые эффекты облегчения обработки закаленной стали, титана - при восстановлении ионов цинка, кадмия, и т.д.. В настоящее время эти результаты получили новое развитие в сотрудничестве с Университетом Джона Гопкинса, с Национальными Лабораториями Сандиа в США, в том числе по гранту CRDF (Civilian Research and Development Foundation).

Вместе с тем, эти ориентированные на практику поиски привели к разработке нового, универсального метода исследования жидкометаллического охрупчивания. Микроцарапание (миросклерометрия) в работах В.И.Савенко и И.В.Виденского было совмещено с одновременным катодным восстановлением ионов активного металла на поверхности образца, при наблюдении изменений в характере канавки, – на сталях, алюминии, золоте, интерметаллидах. Метод приложим и к другим объектам, к неметаллическим активным компонентам, например, к изучению водородной хрупкости, известного эффекта охрупчивания латуни под действием аммиака и т.д., а также и к наблюдению влияния анодных процессов в зоне контакта твердых поверхностей, коррозии под напряжением, и др. Во всех этих случаях ярко обнаруживается то, что всегда подчеркивал Петр Александрович: поверхностный характер эффектов, их относительное усиление по мере уменьшения глубины повреждения поверхности, т.е. при малых нагрузках. В перспективе предусматриваются интригующие поиски способов перенесения этих новых методов исследования эффекта Ребиндера и на неэлектропроводные материалы, различные высокотвердые керамики.

На IХ Конференции по поверхностям и коллоидам в июле 1997 года в Софии, в Болгарии новые данные вошли в мой доклад "Развитие физико-химической механики в трудах П.А.Ребиндера и его школы" [19], посвященный предстоящему 100-летию со дня рождения П.А.Ребиндера и 70-ти летию эффекта Ребиндера. Здесь надо сказать, что сотрудничество с нашими коллегами в Болгарии было особенно многоплановым и плодотворным. Алексей Дмитриевич Шелудко, герой антифашистского сопротивления, глава болгарской коллоидно-химической школы и его ближайшие ученики и в дальнейшем преемники Димо Платиканов и Дочи Эксерова были лично дружны с Петром Александровичем и Борисом Владимировичем Дерягиным. Большинство научных сотрудников кафедры А.Д.Шелудко в Софийском университете и его лаборатории в Болгарской Академии наук имели возможность стажироваться или проходить аспирантуру у нас в МГУ, а наши сотрудники систематически посещали Софию с конкретными совместными проектами. Хорошие контакты поддерживались также с Польшей, Чехословакией, Кубой. Руководители иностранных аспирантов: сам Петр Александрович, Зоя Николаевна Маркина, Виктория Николаевна Измайлова и другие не жалели сил и времени для передачи своего опыта, знаний ученикам и заслуженно пользовались их любовью.

Петр Александрович всегда живо интересовался процессами трения, смазки, износа в их физико-химическом аспекте, и особенно, конечно же, ролью поверхностно-активных веществ в этих процессах. Он дружил, участвовал в дискуссиях с ведущими учеными в этой области: И.В.Крагельским, А.С.Ахматовым, Д.М.Толстым, Г.И.Фуксом, Б.И.Костецким. В нашем отделе в ИФХ великим алхимиком смазок был С.Я.Вейлер. Петр Александрович очень тепло относился к этому милому, скромному человеку, с трагической судьбой. Его большая семья погибла в фашистской оккупации.

Семен Яковлевич развивал исследования пластифицирующего влияния активной смазки на тончайший (с придыханием!) поверхностный слой металла. Вместе с П.А.Ребиндером и В.И.Лихтманом они сформулировали очень важные, революционные представления об участии этого пластифицированного слоя в смазочном действии, т.е. о "самосмазывании" [20]. Меня и В.И.Савенко Петр Александрович привлек к изучению микромеханизма этих явлений. Савенко, одаренный выпускник физфака МГУ, разработал новые методы микроиндентирования и микросклерометрии - царапания поверхности твердого тела при очень малых нагрузках. С их помощью удалось наблюдать влияние адсорбции на подвижность приповерхностных дислокаций, тем более сильное влияние, чем тоньше затрагиваемый поверхностный слой. Одним из результатов этих работ, уже в их начале, стало наше понимание дилеммы "адгезия - деформация": что из них важнее, что первично в явлении трения. На конференции, организованной А.Ю.Ишлинским, с которым Петр Александрович был хорошо знаком, мы смогли показать, что адгезия и деформация в контактной зоне взаимно обусловлены и усиливают друг друга, а эффективная смазка помогает разорвать это кольцо. (Когда-то я был слушателем блестящих лекций Александра Юльевича по теоретической механике, и горжусь добрыми отношениями, которые по сей день поддерживаются у меня с этим замечательным ученым и педагогом.)

В дальнейшем микросклерометрия позволила наблюдать механическое поведение, повреждаемость поверхности обширного круга кристаллических материалов – металлических, ковалентных, ионных кристаллов, полупроводников, аморфных тел. Оказалось возможным количественно характеризовать условия перехода от обратимой упругой деформации в контактной зоне к необратимой пластической деформации и к появлению хрупких микротрещин, при широком варьировании среды, рН, поверхностно-активных веществ [21,22]. Эти результаты ребиндеровской школы с успехом докладывались на ряде внутренних и международных совещаний, были встречены с большим интересом, например, на Конференции по физико-химии твердого тела, организованной в Париже в 1984 году Полем Лакомбом, тоже другом Петра Александровича, и Клеманом Трояновским. (С Клеманом, чудесным рассказчиком и гидом-знатоком Парижа, очень теплым и интеллигентным человеком мы с женою встречались потом и в Москве, и в Париже.) В 1996 году в известном журнале Wear опубликован наш с В.И.Савенко обзор "Новые приложения эффекта Ребиндера в трибологии" [23]. Перспективным новым шагом в этом направлении явилось и возникновение упомянутого выше метода электрохимического микроцарапания.

Наряду с задачами влияния среды на механические свойства материалов, Петр Александрович выделял, как центральную проблему физико-химической механики, комплексные исследования структурообразования в дисперсных системах. В большой мере это относилось к строительным материалам, прежде всего – к развитию физико-химических (коллоидно-химических) основ совершенствования процессов гидратационого твердения портландцементов и других минеральных вяжущих веществ [24]. Е.Е.Сегалова, ближайший друг и соратник Петра Александровича, руководила вместе с ним этими работами на кафедре коллоидной химии в МГУ. В 50 -60-х годах в них участвовали все молодые, перспективные ученые кафедры: О.И.Лукьянова, Е.П.Андреева, З.Н.Маркина, В.Н.Измайлова, С.И.Конторович, Т.К.Бруцкус, Е.А.Амелина, З.Д.Туловская, – Евгения Ефимовна сумела передать им свой опыт и энтузиазм.

Ведущим стержнем здесь были развивавшиеся Петром Александровичем революционные представления о природе твердения минеральных вяжущих веществ как совокупности процессов гидратации в жидкой фазе: растворения исходных, относительно растворимых компонентов, их гидратации с образованием малорастворимых (нерастворимых) кристалликов, по отношению к которым водная среда оказывается сильно пересыщенной, что и предопределяет выделение новообразований в виде очень маленьких частиц и их срастание. Петр Александрович был душой, инициатором живых дискуссий и постановки обширного комплекса экспериментальных работ, в которых устанавливалась роль принципиальных физико-химических факторов, определяющих эти процессы, и позволяющих управлять ими. Всесторонне рассматривались кинетика изменения пересыщения во времени, влияние электролитного состава, рН, с особым вниманием к возникновению так называемых "сбросов прочности", которые позволили угадать роль возникающих внутренних напряжений, и др. И как всегда, Петр Александрович стремился сочетать эти фундаментальные исследования с их практической, инженерной реализацией.

В широкий круг интересов Петра Александровича органически входили различные процессы диспергирования (как физико-химической механики образования новых поверхностей) и, соответственно, разные методы дробления, помола, тонкого измельчения. Благодаря его живому участию была создана Комиссия по тонкому измельчению и вибропомолу, зародыш Научного Совета АН СССР по физико-химической механике и коллоидной химии. Проблемы физико-химической механики процессов формирования высокой удельной поверхности и связанных с этими процессами энергетических затрат, а также механического активирования поверхности и самого вещества образующихся малых частиц отвечали общим задачам быстрого развития молодой механохимии. И здесь ведущие энтузиасты: П.Ю.Бутягин, Г.С.Ходаков и др. всегда находили действенную поддержку Петра Александровича. Эти научные интересы сочетались с решением перспективных практических задач, повышением качества цементных бетонов. В рамках отдела дисперсных систем была организована лаборатория Н.В.Михайлова, с ориентацией на технологические разработки по физико-химической механике строительных материалов, во взаимодействии с промышленностью; здесь активно работали Т.Ю.Любимова, Н.Б.Урьев, В.А.Членов. (К сожалению, эта лаборатория стала в 1971-72 годах объектом острого конфликта, который ускорил, вероятно, уход из жизни Петра Александровича.)

В методологическом плане принципиальным вкладом Петра Александровича в этой области стало само формирование учения о структурах различного типа, которые образуются в дисперсных системах как пространственные, трехмерные сетки, возникающие в результате сцепления частиц дисперсной фазы [24-26]. В основу их классификации, изучения и использования Петр Александрович положил представления о природе контактов между частицами. Это, с одной стороны, механически обратимые ("слабые") коагуляционные контакты в вязкопластичных (тиксотропных) дисперсиях; сцепление в таких контактах, возникающих при потере системой агрегативной устойчивости, обусловлено лишь молекулярными силами. С другой стороны, это фазовые, механически необратимые (прочные) контакты – результат срастания частиц, возникновения мостиков данной фазы. Оно происходит в различных процессах взаимной пластической деформации, спекания, изотермического переноса массы, гидратационного твердения, золь-гель перехода в алюмосиликатах и других неорганических структурах, в полимерных и биополимерных системах. В разработке этих представлений большое значение имели работы старейшего сотрудника и друга Петра Александровича И.Н.Влодавца, свидетеля многих лет в истории ребиндеровской школы и химической науки в стране в целом.

Участвуя с Петром Александровичем в обсуждении этих конкретных вопросов, и вообще самых различных фундаментальных и прикладных проблем, я неизменно был под сильным впечатлением той щедрости, с которой он готов был передавать собеседникам все свои знания, опыт, новые идеи (и свои контакты с людьми!). Его не смущало, что среди слушателей оказывались и недостойные: этой богатой натуре был несвойственен какой бы то ни было негативизм и совершенно чужда зависть. Он щедро сеял семена мысли и радовался, когда они попадали на благодатную почву, давали живые всходы и плоды. Оглядываясь, я обнаруживаю, что мне трудно было бы даже перечислить все то, что я услышал, что воспринял от Петра Александровича, и что нашло место в сделанном мною за сорок четыре года моей жизни с Петром Александровичем и без него. Сюда относится прежде всего само понимание диалектики, так сказать, взаимной генетической связи между дисперсной системой и материалом в ребиндеровской физико-химической механике, выраженное им в девизе "К прочности – через разрушение". Действительно, залог прочности и долговечности материала – это почти всегда высокодисперсная микрогетерогенная структура, образуемая очень малыми ("предельно малыми", но еще фазовыми) частицами, с возможно более прочным ("предельно прочным") сцеплением между ними. Это относится практически ко всем металлам и сплавам, керамике, композитам, тканям живых организмов, и конечно же к строительным материалам.

С поразительной самоотдачей, убедительностью, красочностью, с гипнотизирующим энтузиазмом Петр Александрович объяснял в своих докладах, беседах, лекциях ученым и технологам, учащимся и властям, что для решения важнейшей задачи всей строительной техники – получения хорошего бетона – необходима высокая дисперсность и самого минерального вяжущего, и наполнителя [27]. Первое обеспечивается высоким (но оптимальным) пересыщением; этому способствует помол с механической активацией цемента. В качестве же наполнителя предпочтительнее в принципе не щебень ("булыжники"), а измельченный материал и/или песок, также желательно механически активированный. Именно такое сочетание дает максимальное число прочных контактов между частицами в структуре и отсутствие крупных дефектов. Однако уже на начальных стадиях приготовления цементного теста такая, еще тиксотропная структура оказывает слишком высокое реологическое сопротивление формованию: даже слабые (коагуляционные), но многочисленные контакты между частицами в сумме обладают значительной прочностью. Еще драматичнее слишком раннее формирование фазовых контактов: начальная кристаллизационная сетка приводит к тому, что вновь образующиеся кристаллики встречают сопротивление своему росту, и это ведет к возникновению внутренних (остаточных) напряжений, которые обнаруживаются в так называемых сбросах прочности в ходе гидратации и, главное, в последующем снижении прочности и долговечности. Отсюда общее правило: интенсивное ("предельное", но оптимальное!) понижение реологического сопротивления, прочности структуры на начальных стадиях, разжижение, но не избытком воды (это сделает бетон неморозостойким), а сочетанием поверхностно-активных веществ - пластификаторов и механических воздействий, прежде всего, вибрационных, – и именно в оптимальном сочетании всех факторов кинетики пересыщения, добавок, времени и интенсивности разрушения начальной структуры, и т.д.

Речи Петра Александровича были школой широты научного мировоззрения, силы обобщений, школой неформального понимания нераздельности науки и практики и методологии подхода к конкретным задачам. Его имя достойно стоять здесь рядом с именами самых знаменитых ученых в истории нашей науки; читая их работы, я стал это понимать.

К окончанию средней школы я получил необычный подарок: ректор Московского университета Илья Саввич Галкин присутствовал на выпускном акте в моей 110 школе и вручил мне, первому в стране золотому медалисту, прекрасную книгу Меншуткина "Труды Ломоносова по физике и химии". Я полюбил эту книгу и Ломоносова, и, если время позволяет, то вычитываю студентам в своем общем курсе по коллоидной химии несколько ярких абзацев, отражающих удивительную гармонию в понимании Ломоносовым задач теории и практики, научных поисков и обучения, прозы и поэзии, эту гармонию в повседневных трудах и духовной жизни, во всем его мировоззрении. Я цитирую, например, из "донесения президенту Академии от 19-го января 1750 года", из послания Шувалову о пользе стекла. Именно черты гармоничного ощущения мироздания, общества и своего места в нем так сильны были в Петре Александровиче - оптимисте, человеке синтеза по натуре. Однажды, по просьбе В.И.Спицына - главного редактора "Неорганической химии", я написал для выпуска журнала, посвященного юбилею Д.И.Менделеева, обзор трудов Менделеева, относящихся к коллоидной химии [28]. На этот предмет, я снова обратился к знаменитому толстому тому "Основы химии". Сопоставляя впечатления от общения (столь разного по временному фактору!) с этими тремя замечательными людьми: Ломоносовым, Менделеевым, Ребиндером, я ощутил, как они похожи в самом главном.

Речь Петра Александровича была и школой интеллигентности, мастерства, богатства русской речи. При всей его общей толерантности, он не мог оставить без замечания отступлений от правильности, многократно повторяя, что нельзя говорить "зачитал документ" ("зачитывают" только чужую книгу), или "прочитал книжонку", "уважаемый", "любезный" (без имени-отчества – это обращение к половому в трактире), "мамаша", "кушаю" (в первом лице), "моя супруга" (в первом лице) и т.п. Пожалуй, лишь одно-единственное отклонение (может быть, это специфика петербургского произношения?) уловил я за все годы общения: "Идемте, там деньги плотят". Поразительно точны и красочны бывали его лаконичные характеристики-определения по самым различным поводам, ситуациям, предметам: "светлый человек" (например, о В.Н.Еременко, о Я.Е.Гегузине), "рыцарь" (о С.С.Воюцком), или, скажем, "сдобный смех", "два везувия на тонкой талии" и т.п.

Понимание изящества речи было, вероятно, одним из флюидов, сближавших нас. Петр Александрович мог подтрунивать над моей привязанностью к античной поэзии и мифологии, а для меня было радостью, когда он, редкий ценитель, с благосклонным удовлетворением слушал мои гексаметры-подражания.

Целиком влияние Петра Александровича определило мой интерес к реологии, и ряд новых шагов был сделан здесь нами вместе. Это, прежде всего, полное количественное описание типичной реологической кривой коагуляционной тиксотропной системы, с последовательным включением ряда простых, двух- или трех-параметрических моделей (Кельвина, Шведова, Бингама), с привлечением конкретных данных, в частности, для суспензий аскамарского бентонита, по работам Н.Н.Серб-Сербиной и В.А.Федотовой. Петр Александрович очень высоко ценил эти прецизионные экспериментальные работы, связанные с крупномасштабной технологической проблемой использования промышленных буровых жидкостей. Действительно, именно такое описание системы с помощью моделей с ограниченным набором количественно определенных параметров служит мостом к инженерному расчету.

Вместе с тем, в отличие от традиционного в классической реологии математического описания в рамках континуальной среды, принципиально новым в ребиндеровском подходе к реологии дисперсных систем стало привлечение концепций коллоидной химии и физико-химической механики: были введены представления о решающей роли взаимодействия частиц дисперсной фазы в контактах между ними, в данной дисперсионной среде, в условиях адсорбции из этой среды [25,26]. Отсюда – наша физико-химическая микрореология. Она объяснила специфическую эластичность, обратимость деформаций высокодисперсных глинистых суспензий (при малых механических напряжениях) как энтропийный эффект соориентации частиц в поле сдвига [29]. Этот микрореологический подход позволил количественно описать и широкий спектр эффективных вязкостей как результат баланса между разрушением контактов в потоке и их восстановлением (в ходе пери- и ортокинетической коагуляции), со сдвигом в сторону преобладания разрушения по мере увеличения приложенного напряжения (или скорости) сдвига. Петр Александрович сумел угадать и предложить здесь даже возможность двух различных микромеханизмов обратимой деформации таких суспензий: самого начального (быстрого) этапа за счет поворота частиц, как в шарнирах вокруг точек контакта, и последующей медленной стадии (с самой высокой вязкостью в соответствующей кельвиновской ячейке), связанной со скольжением точки контакта, все еще не разорванного, по поверхности частицы. Все это вошло теперь в учебники.

Петр Александрович ни на иоту не был политиканом; это один из многих факторов, привлекавших к нему глубокую симпатию. Часто он не был и политиком, переоценивая себя в этой роли, чрезмерно апеллируя к логике (здравому смыслу) там, где вместо нее политики используют грамматику (прагматические "правила действия"). Но более всего, конечно же, это происходило из-за органической доверчивости.

Скажем, академик-секретарь Отделения физико-химии и технологии неорганических материалов ("своя рука владыко") стал строить на Ленинском проспекте, возле нашего ИФХ большое новое здание для своего ИОНХа (теперь там расплодились какие-то лавки). Потребовалось снести часть здания ИФХ, преимущественно - практически не используемую пристройку гаражного типа. Три академика ИФХ вспыхнули общим негодованием. Но двое из них быстро поняли, что по принятым правилам действия самое лучшее - сторговаться на выгодной компенсации, а Петр Александрович продолжал обличительные речи против "узурпатора" и необратимо испортил с ним отношения. Затем он добавил сюда новую порцию, пламенно и справедливо выступая на выборах в Академию за очень достойного (но далекого от Петра Александровича) ученого, которого, тем не менее, заведомо не избрали бы, – и чуть-было не повредил при этом кандидатуре ближайшего протеже академика-секретаря. Это не замедлило сказаться потом в противодействии его, Петра Александровича интересам. Подобную пиррову победу одержал Петр Александрович и раньше, когда с восторгом рассказывал, как "они сломали" возрастной ценз - 55 лет для избрания в члены-корреспонденты Академии наук, лишив его собственного кандидата выгодных преимуществ.

Да, он был рыцарем, но сражался не с смельницами, и не с овцами из отряда жвачных, а с хищниками.

Это стремление Петра Александровича к борьбе за справедливость, без свата или брата на Старой площади, обернулось горькой стороной в последний год его жизни. Зимой 1971-72 года сильно сгустились тучи в ИФХ; для нашего отдела драма разыгралась вокруг лаборатории Н.В.Михайлова. Руководство АН очередной раз потребовало определенного процента сокращения штатов. Директор В.И.Спицын, всегда послушный властям, нашел, казалось бы, легкое решение: передать в промышленность целиком всю лабораторию Н.В.Михайлова как технологическую. Правду сказать, склоки в этой лаборатории причинили нам к тому времени очень много хлопот. Но, конечно же, Петр Александрович встал на борьбу за правду.

А в это время в институте захватывала позиции в дирекции, в партбюро новая поросль, слабая в науке, но сильная в около-научных мероприятиях. Неудивительно, что Ребиндер, Щукин, их отдел были бельмом на глазу у этой публики. Мы старались сохранить в ИФХ хотя бы часть сотрудников лаборатории Н.В.Михайлова (Т.Ю.Любимову, Н.Б.Урьева, В.А.Членова и др.). Обстановка накалялась. Не обходилось и без антисемитских позывов; это приводило Петра Александровича в ярость. К лету 1972 года он всерьез начал думать о перебазировании в Университет.

3 июля 1972 года Петр Александрович почувствовал себя плохо: тошнота, может быть, отравился плохим творогом? Но - кардиограмма в поликлинике, и на носилках в больницу. Инфаркт. Утром 12 июля, на Петров день, его не стало. Это был самый горький день в моей жизни. Второй такой же еще ждал меня: 18 января 1973 года в той же больнице скончалась моя мать.

В то лето в Москве стояла страшная жара. Прощание с Петром Александровичем происходило в Доме культуры МГУ. Похоронен он был в Луцыне, на третий день, 14 июля.

Пусть не удивит читателя первое, что я сделал утром 12 числа. Я позвонил И.М.Лившицу, знаменитому филателисту и хорошему другу Петра Александровича, сказал о трагической утрате и попросил немедленно прийти к Елене Евгеньевне, взять в свои руки контроль над единственным крупным наследством - коллекцией марок Петра Александровича и никого к ней не подпускать. Действительно, маклеры не замедлили слететься, но надежный барьер был поставлен. Несколько лет после этого Илья Михайлович проводил вечера в доме Петра Александровича, приводя в порядок и систематизируя эту ценнейшую коллекцию.

Потом, к 10 часам, я пришел к Виктору Ивановичу Спицыну. Спрашиваю: "Что будем делать с главными функциями Петра Александровича? Как заменить Петра Александровича в руководстве Отделом в ИФХ? Советом по физико-химической механике и коллоидной химии? Национальным Комитетом по ПАВ? Редколлегией Коллоидного журнала?" (положение кафедры в Университете казалось в тот момент более стабильным). Виктор Иванович отвечает без промедления: "Надо принимать Вам". Я говорю: "Чином не вышел". Виктор Иванович, с его известной образной манерой обращения к Писанию устанавливает: "Ничего. Человек прежде рождается и растет, и потом лишь облекается ризами. Принимайте". Это меня не удивило и не обрадовало, но ободрило.

Мои отношения с Виктором Ивановичем Спицыным были взаимно уважительными и добрыми, но не простыми. Я имел возможность помогать ему в лечении и с благодарностью помню помощь с его стороны. Но в те трагические дни, когда не стало Петра Александровича, скверные люди, окружавшие Спицына и вбивавшие клин между ним и Ребиндером в истории с лабораторией Михайлова, сделали все, чтобы В.И.Спицын перестал сопротивляться их дурному влиянию. Один из них, сыграл особенно злую роль в судьбе нашего отдела, в судьбе Петра Александровича. Обозначу его С.А. (даже его имени здесь не место). К сожалению, внук Петра Александровича необоснованно и неблагоразумно подлил масла в огонь, отказав Виктору Ивановичу в приеме, кода он хотел посетить семью покойного. Возникла непроницаемая стена холода между Спицыным и всеми близкими к Ребиндеру. С.А. и его подручные в партбюро воспользовались моментом ("проговорили", - так это у них называлось) и добились разгона Отдела. Лаборатория Петра Александровича была затем передана Г.М.Бартеневу. Мне удалось сохранить, переведя в свою лабораторию, две очень хорошие группы из лаборатории С.Я.Вейлера (ранее это была лаборатория В.И.Лихтмана): группы моих близких друзей, по-настоящему преданных Петру Александровичу, прекрасных ученых Л.А.Кочановой и Л.С.Брюхановой.

Впоследствии из сферы нашей деятельностии и влияния выпали другие направления, которыми руководил Петр Александрович. Раздробилась единая, сильная структура, которую он возглавлял. Национальный комитет по ПАВ перешел в Институт нефтехимического синтеза к члену-корр. Н.С.Наметкину, руководство Коллоидным журналом – к члену-корр. Б.В.Дерягину. Научный Совет по физико-химической механике и коллоидной химии, главное детище Петра Александровича, некоторое время оставался за заместителями председателя – Г.И.Фуксом и мною. Затем Президиум АН утвердил председателем акад. И.В.Петрянова. Я помнил восторженные слова Петра Александровича об Игоре Васильевиче, и это назначение было сделано в большой мере "с моей подачи", по моей просьбе, обращенной к Главному ученому секретарю АН Г.К.Скрябину. Вероятно, это было ошибкой. И.В.Петрянов, крупный специалист по аэрозольным фильтрам и популярный книголюб, имел к коллоидной химии косвенное отношение. При нем Совет не смог сохранить ту роль общепризнанного, высокоэффективного, живого научноорганизационного центра, которую он играл при Ребиндере.

В июле и августе 1972 года на подмосковных торфяных полях участились пожары. Дым доходил до Москвы. Во второй половине августа сильные ветры привели к массовым, быстро распространяющимся верховым пожарам лесов (горели уже кроны сосен). Это было чрезвычайным бедствием. Но получилось так, что эта беда принесла временную разрядку, приостановила разгром ребиндеровской школы. В один из вечеров я задержался в институте. Звонок из Президиума АН: просят немедленно прийти. Идет срочное заседание, с участием Г.К.Скрябина, А.В.Фокина, А.П.Виноградова, Н.Н.Семенова. Спрашивают: "Чем физическая химия, опыт школы Ребиндера могут помочь?" Как и Петр Александрович, я не умел помолчать, подождать, что будут говорить другие. Сказал о проблеме смачивания гидрофобизованного сушкою торфа, о ПАВ-смачивателях и др. Раздается звонок "по вертушке". Георгий Константинович отвечает, почти по-военному: "Слушаю, да, Алексей Николаевич". Потом, обращаясь к нам, говорит: "Завтра, в 9 утра, в Кремле, у Косыгина. А ты (ко мне) будешь вместо твоего начальника докладывать".

Поздно вечером звоню Виктору Ивановичу: что он посоветует из своего опыта. Действительно, он дал интересный совет из своих наблюдений, как неорганик. Звоню главным нашим знатокам ПАВ: Серафиме Андреевне Никитиной, Зое Николаевне Маркиной; обсуждаем, что из дешевых ПАВ может быть эффективно использовано в качестве смачивателей. Утром М.В.Келдыш, Г.К.Скрябин, А.В.Фокин и я - у Спасской башни, в Кремле. Зал заседаний полон; я потом лишь понял: все правительство. А.Н.Косыгин объявил: "послушаем ученых, а потом их отпустим и продолжим" (тоже потом лишь стал догадываться: видимо, имелись в виду несколько иные стиль и лексика). Мстислав Всеволодович Келдыш коротко и достаточно наступательно напомнил, что защитой могут быть лишь правильное ведение лесохозяйства, чистые просеки, полосы, свободные от растительности, - "А о физико-химических методах скажет товарищ Щукин". Я рассказал о трудности смачивания высушенного торфа, о возможности использования дешевых (побочных) продуктов нефтепереработки в качестве добавок поверхностно-активных веществ - смачивателей, вместо дорогих препаратов, предлагаемых западом, о возможности предварительной гидрофилизации торфа (того слоя, которым покроют штабеля-караваны) дешевыми отходами бумажно-целлюлозной промышленности. Алексей Николаевич Косыгин был профессионалом и хорошим, внимательным слушателем; он сразу уловил возможность использования лигносульфонатов с их "отрицательной стоимостью". На следующий день Келдыш отправил меня на поле боя. Вместе со специалистами из торфяной промышленности я провел неделю на горящей Шатуре, познакомился с технологией добычи и сушки торфа, с малой эффективностью использования воды без добавок при гашении штабелей, искал, какие могут быть предложены эффективные физико-химические (коллоидно-химические) меры. (До сих пор в лекциях по коллоидной химии, касаясь практического использования ПАВ, показываю фотослайды пожаров, сделанные тогда на Шатуре). Когда через десять лет повторилось очень жаркое, сухое лето, в газете писали, что ученые работали не зря, их методы позволили бороться с пожарами. Тогда же, осенью 72-го, я стал для Президиума Академии наук "главным пожарником", и акции ребиндеровской школы снова пошли вверх. Но ненадолго.

Как Тараканище у Чуковского, С.А. сумел застращать институт. Даже П.И.Зубов, человек стойкий, борец и политик, был смят, оттеснен от заведования отделом полимеров. Среди прочего, С.А. добился у Спицына небывалой в академической практике бумаги: ИФХ не рекомендует Щукина к очередным выборам в Академию наук по причине "незавершенности внедрения результатов"! При обсуждении моего доклада на Президиуме Академии наук 9 ноября 1972 года, о котором упоминалось выше, другой заместитель директора ИФХ по указке С.А. стал что-то мямлить об этой "незавершенке". Келдыш брезгливо удалил его с трибуны. Но в отделении Жаворонкова голосов на выборах не хватило. Так получилось, что у школы не оказалось облеченного в академические ризы предстоятеля в верхах. Оставив богатое научное наследие, Петр Александрович не обеспечил его защиты. У него не было руки на Старой площади, как у большинства других химических вождей. А в попытках провести хотя бы одного своего ученика в члены-корреспонденты Академии наук, Петр Александрович, как и во многом другом в жизни, был несобран и доверчив к коллегам по Отделению, неизменно использовавшим и надувавшим его. К лету 1972 года Петр Александрович чувствовал, что время шуточек прошло. На одном из заседаний Отделения он просил со слезами о наследнике. Но было уже поздно. Это принесло огромные трудности в сохранении школы и, тем более, в ее развитии. Отнимались единицы, площади. Потом, год за годом, оттеснялась сама коллоидная химия. Не без участия нового председателя Совета, она перестала быть самостоятельной дисциплиной в ВАКе и оказалась объединенной с мембранами. Впоследствии в градациях РФФИ для коллоидной химии вообще не нашлось места. Физико-химическая механика не состоялась как самостоятельная дисциплина, официально представленная в ВАКе, чего так хотел Петр Александрович. Незаметно в названии Совета она переместилась на второе место. В дальнейшем физико-химическая механика вообще чуть-было не выпала из названия Совета, и мне с трудом удалось отстоять ее (И.В.Петрянов не смог не принять тот довод, что присужденная мне Ленинская премия, единственная в области коллоидной химии, дана именно за работы по физико-химической механике).

И все же, сотрудников и помощников, верных Петру Александровичу, осталось много. И самое главное, его научные идеи, планы, поиски жили и плодоносили.

Вернемся назад. Рассказом о драматических событиях 72-го года я прервал воспоминания об определяющем влиянии Петра Александровича на развитие моих собственных работ. Речь шла об учении о структурообразовании и взаимодействии частиц в дисперсных системах. Принципиальным шагом вперед, инициированным Петром Александровичем, здесь была постановка экспериментальных исследований контактных взаимодействий – сцепления индивидуальных частиц, в широком спектре механически обратимых – коагуляционных контактов и фазовых контактов, возникающих в результате срастания частиц.

Новая методика с использованием высокочувствительных динамометров позволила измерять прочности индивидуальных контактов между двумя частицами с точностью до 0,001 мг. (В качестве такой динамометрической схемы, по предложению Н.В.Перцова, используется подвес хорошего магнитоэлектрического микроамперметра.) Е.А.Амелиной и сотрудниками и аспирантами ее группы в МГУ Р.К.Юсуповым, А.М.Парфеновой, Н.А.Сафроновой, В.П.Вагановым, В.В.Яминским, В.Г.Бабаком и др. были проведены эти прецизионные измерения с частицами самой различной природы, в разных средах [16,30-33]. Большое место здесь занимали, разумеется, наблюдения срастания частиц минеральных вяжущих в процессах гидратационного твердения. К этому подталкивала и памятная для меня беседа П.А.Ребиндера с Н.Н.Семеновым. Как сейчас вижу Петра Александровича, вдохновенно разъясняющего его понимание процесса: растворение исходного вещества, гидратация в жидкой фазе с образованием частиц малорастворимых гидратов в условиях высоких пересыщений - и срастание этих кристаллов новообразований. Николай Николаевич очень живо воспринимает рассказ, и вдруг задает короткий вопрос: "А почему они срастаются?" Действительно, почему: несмотря на расклинивающее действие электростатического двойного слоя, кристаллизационного давления? Иными словами, почему образуется камень, а не осадок? Только непосредственные опыты могли дать убедительные сведения о механизме срастания.

Мы начали с относительно простого мономинерального вяжущего – гипса. Два кристаллика двуводного гипса сводились в контакт с определенным усилием поджима, на определенное время, в растворе сернокислого кальция с заданным пересыщением по отношению к дигидрату. Прикладывая усилие в обратном направлении, измеряли затем прочность контакта, наблюдая скачкообразное превращение слабых коагуляционных контактов, с прочностью не более 0,01 мг, в фазовые с прочностью 0,1 мг и выше. Оказалось, что наряду с пересыщением и временем, отвечающими флуктуационному характеру зарождения мостиков-контактов, необходимым условием срастания является механический поджим. Это, казалось бы, такое простое, естественное заключение о природе формирования искусственного камня (т.е. всех цементов и бетонов) позволило по-новому подойти к роли пересыщений и управлению сцеплением частиц и совершенствованию технологии строительных материалов. Была раскрыта двоякая роль взаимного поджима частиц новообразований: как обязательного условия срастания – и как фактора возникновения остаточных внутренних напряжений в материале.

Петр Александрович регулярно участвовал в обсуждении получаемых данных; он успел увидеть эти принципиально новые результаты, отвечающие на вопрос Николая Николаевича. Две первые законченные статьи появились уже с траурными рамками вокруг имени П.А.Ребиндера [30]. Их представление в ДАН подписывал Н.Н.Семенов (как часто бывало, в тисках цейтнота - на капоте ожидавшей его автомашины).

Вспоминая дружбу Петра Александровича со знаменитыми учеными его времени, я должен сказать и о его скромной, критичной (иногда даже чрезмерно) самооценке. Я слышел от него: Абрам Федорович Иоффе, Николай Николаевич Семенов, Александр Наумович Фрумкин – это великие ученые. Сам же он, Петр Александрович, относится к третьему разряду. Впрочем, иногда Петр Александрович повторял на хорошем старофранцузском (В.Ю.Траскин - свидетель) девиз крестоносцев: "Ничтожный, когда себя анализирую. Гордый, когда себя сравниваю".

Исследования механизма гидратационного твердения успешно продолжаются. В самые последние годы, в рамках контракта между Американской компанией Grace и нашим коллективом в МГУ и ИФХ, с участием Института машиноведения (Л.М.Рыбакова и Л.И.Куксенова) были получены, на основании прямых рентгеновских измерений, количественные данные об остаточных внутренних напряжениях в различных минеральных вяжущих, в цементе и бетоне. Оказалось, что они достигают 100 МПа и более, т.е. уровня прочности материала. В согласии с ведущими идеями Петра Александровича, изучена специфика воздействия на процесс формирования структуры и внутренние напряжения добавок различных гидрофильных и гидрофобных ПАВ.

В конце 70-х годов важным делом в обобщении и закреплении огромного вклада Петра Александровича в науку стало издание его избранных трудов [34,35]. В составлении и подготовке к печати двух томов "Коллоидная химия" и "Физико-химическая механика" участвовал весь наш коллектив: Г.И.Фукс, Е.Д.Щукин (ответственные редакторы), А.В.Перцов, Б.Д.Сумм, В.Н.Измайлова, Л.А.Кочанова, самоотверженный труд которой был выше всех похвал, и многие другие.

В первый год после смерти Петра Александровича состоялся памятный вечер в Доме ученых, где в течение многих лет он был Председателем Совета. И здесь, как всюду, хорошие люди любили Петра Александровича за отзывчивость, простоту, веселость, неизменное априорное стремление помочь, в том числе, в приеме в Дом ученых, особенно, когда приходилось преодолевать известный потенциальный барьер под номером 5.

В дальнейшем, каждый год в день рождения Петра Александровича – 3 октября, или в ближайший удобный день, мы организуем, как правило в МГУ, Ребиндеровские чтения. Обычно они посвящаются какому-либо одному направлению в работах Петра Александровича и их современному развитию, с докладами от нашей школы, от промышленности, и с приглашением иностранных коллег, работавших в близкой области. Нашими гостями в разные годы были Берт Вествуд, Эрвин Вольфрам, Ингвар Даниэльсон, Ян Клоубек, Эгон Матиевич, Масаюки Накагаки, Масау Накамура, П.Сомасундаран, Пер Стениус, Петер А.Тиссен, Алексей Д.Шелудко, Ханс-Фридрих Эйке, Ян-Кристер Эриксон... А после заседания мы наслаждались аппетитными пирогами и пирожками, домашними или из академической столовой, дома у Елены Евгеньевны и Марьяши (Марианна Петровна – младшая дочь Петра Александровича, художница).

К 80-летию и 90-летию со дня рождения Петра Александровича эти чтения проводились как конференции, с широким кругом участников, представлявших большую часть главных направлений в работах Петра Александровича и школы. Материалы второго из них нам удалось опубликовать в весьма удачном, на наш взгляд, сборнике "Успехи коллоидной химии и физико-химической механики" [36], в очень большой мере благодаря героическому труду З.Н.Скворцовой, неизменного Ученого секретаря этих чтений. Чтения состоялись и в драматическое утро 4 октября 1993 года. В тот раз это было в актовом зале ИФХ. Директор института Юрий Михайлович Полукаров, с его ровным и твердым характером считал, что события на улице не могут вторгаться в науку. Последние, ХХIII чтения состоялись 3 октября 1997 года. Как обычно, присутствовала Елена Евгеньевна; с нею вместе пришли Марианна Петровна и внучка Танечка. Доклады были посвящены именно гидратации минеральных вяжущих, в связи с 80-летием со дня рождения Евгении Ефимовны Сегаловой: мой доклад "Развитие учения П.А.Ребиндера о конденсационном структурообразовании" и доклад В.Н.Измайловой и сотрудников "Релаксационные характеристики воды при твердении цемента в присутствии неионогенных ПАВ (по данным ЯМР)". В 1998 году планируется конференция, посвященная 100-летию со дня рождения П.А.Ребиндера; вместе с тем, это и 70-летие открытия эффекта Ребиндера. Надеюсь, что юбилейные дни пройдут достойно - так, как заслуживает память Петра Александровича

В области структурообразования в дисперсных системах и физико-химической механики материалов есть еще одно направление, в котором очень весомым оказался вклад идей, представлений, подходов Петра Александровича, и где мне посчастливилось работать бок о бок с ним около 10 лет. Это – комплекс исследований, посвященных совершенствованию механических характеристик – прочности, долговечности катализаторов, заслуживающий здесь самостоятельного раздела.

К этой проблеме Петра Александровича и меня привлекли его друзья, корифеи (несмотря на известную девальвацию этого слова, здесь оно оправдано!) отечественого катализа: Б.А.Казанский, С.З.Рогинский и, особенно, Г.К.Боресков. Отвлекаясь снова от прямого изложения, не могу не повторить, как много было у Петра Александровича деловых и дружеских контактов с замечательными учеными, и как мне повезло, когда доброе отношение к Петру Александровичу ученых его поколения распространялось и на меня, и я мог гордиться знакомством с С.И.Вольфковичем, Н.А.Фигуровским, С.С.Воюцким, Д.М.Толстым..., а еще раньше с А.Ф.Иоффе, А.И.Бергом и, конечно же, с его замечательным первым другом Александром Наумовичем Фрумкиным. Меня Петр Александрович называл своим вторым другом; полагаю, что заслужил право написать и об этом.

Непосредственным инициатором нашего вхождения в проблему механической стабильности катализаторов стала Лия Яковлевна Марголис. Наделенная широтой научных взглядов и творческой активностью, она уловила, что в износе гранул может играть роль эффект Ребиндера. Действительно, уже первые шаги в анализе данных о поведении гранул катализаторов показали, что основной массовой причиной выхода из строя этого многотоннажного и дорогого материала служит, преимущественно, не отравление, или закоксовывание, а механическое разрушение. И первые же опыты показали сильное влияние активной среды на эти, в общем, малопрочные, пористые структуры. В 1964 году мы выступили на Отделении с большим программным сообщением по этой проблеме, опубликованным вскоре в "Кинетике и катализе" [37,38]. Здесь были сформулированы задачи комплексного развития экспериментальных и теоретических исследований структурообразования, направленных на совершенствование технологии приготовления катализаторов. Петр Александрович активно и увлеченно участвовал в развитии нового направления. В эти работы, по его настоянию включились С.И.Конторович в ИФХ и Е.А.Амелина в МГУ, мои верные друзья в течение многих лет, преданные делу ученые.

Середина 60-х годов в нашей стране была хорошим временем продуктивного роста фундаментальных и прикладных исследований на основе живых, не утраченных научных интересов (а не около-научных, по образному выражению Ю.М.Полукарова). С.И.Конторович и А.И.Бессонов составили ядро группы в ИФХ, включившей затем выпускников МГУ В.С.Ющенко, М.Р.Спасского, В.И.Савенко и оформленной зимой 1966-67 года как моя лаборатория прочности дисперсных структур (ЛПДС, позднее – лаборатория физико-химической механики). Сюда пришли затем Л.Н.Соколова, Т.П.Пономарева, К.А.Лаврова, С.Ф.Суздальцева, небольшая группа И.Г.Шаталовой, занимавшейся у Н.С.Горбунова виброуплотнением порошковых структур.

Оглядываясь на 30 лет назад и сопоставляя с тем, что видишь вокруг себя сейчас, зимой 1997-98 года, – радуешься и гордишься: сколько сил, энергии, научного любопытства, живого интереса в совершенствовании важных технологических процессов было тогда у нас. Были постоянные тесные контакты с Институтом органической химии (С.А.Паранский, О.Д.Стерлигов) и с Институтом катализа в Новосибирске (В.А.Дзисько, А.А.Самахов, В.Б.Фенелонов, Л.Ф.Мельгунова, Р.А.Буянов). Был гостеприимный коттедж Г.К.Борескова в Академгородке, оживленные обсуждения, споры. Развивалось сотрудничество с ведущими организациями и предприятиями нефтеперерабатывающей и химической промышленности, с ГИПХом (А.М.Алексеев), его Новомосковским филиалом (Е.З.Голосман, А.Н.Греченко), НИИ мономеров синтетического каучука в Ярославле (Г.Р. Котельников), ВНИИНП в Москве (М.А.Калико, И.Е.Гельмс), опытным заводом ВНИИНП в Горьком (Б.А.Липкинд, А.Т.Слепнева), в Ленинграде; через них и непосредственно с заводами в Салавате, Стерлитамаке. Сейчас особенно ощутимо вспоминается хорошая, деловая дружба с ГрозНИИ в Чечне (О.З.Дорогочинский, Я.В.Мирский) и Грозненским нефтяным институтом (А.П.Гришин, Э.А.Александрова); мы неоднократно бывали там с С.И.Конторович. С каким пиитетом относились они все к Петру Александровичу и его школе.

В течение немногих лет было сделано очень много. Была построена физико-химическая теория прочности пористых структур – сопропормат. Это слово родилось в беседах с Я.Б.Фридманом как альтернатива всех классических теорий прочности в сопромате, где прочность при всестороннем гидростатическом сжатии полагается бесконечной. Эта новая теория количественно связала наши данные об индивидуальных контактах с геометрическими моделями упаковки частиц, предсказывая достижимые высокие показатели прочности в материале – и возможно более низкое сопротивление формованию на стадии коагуляционных структур.

Большую и важную часть программы составили разработка принципов, конструирование, изготовление специальных приборов для всесторонней, объективной оценки совокупности механических характеристик катализаторов, носителей, сорбентов. А.И.Бессонов проделал огромную работу по созданию такой серии приборов, охватывающих статические испытания (раздавливание гранул), динамические испытания (удар на копре) и испытания на истирание в совершенно особом новом типе мельниц, исключающих дробление (совместно с С.А.Паранским) [39]. Параллельно шли практические испытания многих десятков отечественных и зарубежных катализаторов и совершенствование методов и конструкций. Эта серия под общим названием МП предусматривает испытания в реальной среде, при соответствующих температурах реакции и возможности использования как при прецизионных измерениях в научно-исследовательских лабораториях, так и в условиях цеха.

Выросшие в социальных условиях того времени, мы всей душой стремились вооружить этим ценным оборудованием промышленность, практически бесплатно рассылая чертежи ("синьки") по учреждениям и предприятиям химической и нефтехимической промышленности. Действительно, эти методы и приборы вошли в жизнь, в ТУ (технические условия). Ощущение этого в значительной мере компенсирует огорчения от того, что эти приборы тиражировались потом без нашего ведома и разрешения, в полном нарушении авторских прав весьма престижными организациями.

Особый интерес представляло раскрытие причин понижения прочности и ускоренного разрушения гранул при их эксплуатации. Сюда вошли такие общие факторы как адсорбционное (хемосорбционное) понижение прочности твердой фазы в активной среде и остаточные внутренние напряжения, унаследованные от несовершенной технологии, - наряду с особенностями конкретной структуры: гранулометрического состава, характера и степени развитости контактов между частицами и прочее.

Все это вместе позволило подойти к основной задаче – приложению нашей физико-химической механики к оптимизации технологии и производства конкретных многотоннажных катализаторов (носителей, сорбентов). Сюда вошли, в частности, алюмо-хромо-калиевые и кальций-никель-фосфатные катализаторы I и II стадий дегидрирования в производстве мономеров синтетического каучука (НИИМСК, Ярославль), катализатор НТК - низкотемпературной конверсии в основном синтезе (Новомосковск), цеолит-наполненные алюмосиликатные катализаторы крекинга нефти (Грозный), гранулированные цеолиты (Горький). Результаты сплоченной работы академических учреждений, отраслевых институтов и промышленности превзошли все ожидания. Радикальное повышение прочности, срока службы, надежности дорогих и ответственных материалов подтверждались актами с годовыми экономическими эффектами до 10 млн руб. (того времени). Эти-то работы негодяи в ИФХ старались затоптать как "недостаточно внедренные".

В своих лекциях я иногда шучу относительно миллионов, которые принесли наши работы по катализу: "Не в мой карман". Однако, и мой личный выигрыш оказался велик: это было формулирование представлений о взаимном влиянии твердой фазы и среды в процессах гетерогенного катализа. Уже И.И.Третьяков, А.Б.Шехтер и С.З.Рогинский в 1953 году назвали каталитической коррозией своеобразную перестройку поверхности катализатора в ходе катализа. Наши исследования влияния среды на ускорение разрушения катализатора позволили существенно развить такой подход. Ведь перестройка поверхности требует диффузионной подвижности атомов катализатора по его поверхности. При обычных температурах, используемых в каталитических процессах, равновесная концентрация адатомов, участвующих в поверхностной самодиффузии, очень мала. А "перестройка" говорит об интенсивном процессе; значит, при данной температуре оказывается велико число участников процесса. Значит, именно элементарные акты катализа, локально освобождают, вырывают из решетки атомы, превращая их в бегающие по поверхности адатомы. Значит, элементарный акт катализа может состоять не только в разрыве и перестройке связей в молекулах среды, но одновременно и в разрыве (перестройке) связей в поверхности катализатора, вплоть до вырывания атома из решетки. Действительно, железный катализатор синтеза аммиака участвует в разрыве связи Н-Н при диссоциативной адсорбции молекул водорода, а сопряженным явлением оказывается известная водородная хрупкость железа. Сходным образом ведет себя и никель в реакции (также экзотермической) гидрирования бензола. Вместе с Я.Е.Гегузиным, большим другом Петра Александровича, мы с С.И.Конторович и Т.П.Пономаревой поставили опыты, в которых непосредственно, по "залечиванию" микроцарапины, оценивался коэффициент самодиффузии. В обеих упомянутых реакциях катализ вызывает увеличение коэффициентов поверхностной диффузии в 10.000 – 100.000 раз по сравнению с нейтральной средой при той же температуре. И здесь – осуществление и развитие мыслей Петра Александровича о необходимости распространения исследований по физико-химической механике на химию поверхностных взаимодействий.

Следующим шагом стало изучение возможностей использования этого эффекта для ускорения (облегчения) процесса спекания порошков. Сначала это было показано на металлических порошках, в частности, железа, никеля в ходе окисления окиси углерода. Эффекты оказались очень значительными: для достижения той же прочности спеченного образца (т.е. той же степени развития контактов между частицами) температура может быть понижена на 300 градусов [40-43]. В последнее время в работах вместе с Б.В.Романовским, эти исследования распространены на перспективные окислы циркония и иттрия.

Мы с оптимизмом смотрим вперед, на расширение работ в этом направлении, снова и снова подтверждающих и реализующих ребиндеровский принцип "К прочности – через разрушение". Эффект взаимного влияния твердой фазы и среды в процессах гетерогенного катализа открывает перспективы поиска принципиально новых катализаторов и новых путей использования влияния активных сред на механические свойства материалов. В этом аспекте интересно упомянуть одну проблему, к формулированию которой, как и многого другого, привели меня беседы с Петром Александровичем. Я теперь спрашиваю в лекциях: "Что общего между крекингом нефти и бурением на нефть?" Ответ дает физико-химическая механика: в первом случае мы заинтересованы в обеспечении разрыва связей С-С на кислых брендстедовских центрах – на алюмосиликатном катализаторе, при поддержании его прочности, т.е. устойчивости силоксановых связей. Во втором случае главное – это разрушение наиболее твердых составляющих горных пород, кварца, т.е. разрыв силоксановых связей при сохранении С-С связей в структуре алмазного инструмента. Достижение же этих двух противоположных целей зависит от совокупности условий, среды. И решение соответствующей квантово-химической задачи, в сочетании с молекулярно-динамическим подходом – это, действительно, такая интересная и перспективная проблема физико-химической механики!

Наконец, о коллоидной химии в обычном понимании ее содержания. И здесь Петр Александрович не был "обычен" в своем подходе к объектам, методам, построению лекционного курса. И здесь многие его идеи – новаторские, пионерские. Это, прежде всего, обращение к проблеме лиофильности как самопроизвольного диспергирования и образования термодинамически устойчивой микрогетерогенной системы. В 1928 году Макс Фольмер, будущий президент Академии наук ГДР, высказал предположение о возможности такой эмульсии, с больцмановским распределением частиц дисперсной фазы по размерам; при этом межфазное натяжение должно быть очень малым. В последующие годы он внес некоторые коррективы в описание данного распределения. Однако, длительное время эти представления не находили поддержки, в частности, из-за казавшейся нереализуемости столь малых межфазных натяжений. В середине 50-х годов Петр Александрович обратился к этой проблеме [5,44]. Из сопоставления работы формирования частицы, пропорциональной поверхности и удельной поверхностной энергии, с величиной kТ вытекает то критическое значение этой энергии, ниже которого может наступать самопроизвольное диспергирование. В нашей совместной работе, опубликованной в 1958 году [6], это условие впервые было сформулировано количественно как результат компенсации увеличения свободной энергии системы при диспергировании - ее уменьшением за счет энтропийного фактора, отвечающего включению частиц в броуновское движение. В дальнейшем в развитии этой теории участвовали А.В.Перцов, А.И.Русанов и Ф.М.Куни. Непосредственное экспериментальное подтверждение она получила в работе Л.А.Кочановой и сотр. [45]: при приближении к критической точке (но ниже ее) в жидких бинарных смесях наблюдается образование устойчивых прямой и обратной микроэмульсий, именно при тех малых межфазных натяжениях (порядка 0,01 мДж/кв.м), которые дает сформулированное нами условие, получившее название критерия Ребиндера-Щукина. Расширение этой области самопроизвольного эмульгирования мы наблюдали в тройных и четверных системах вода/углеводород/ПАВ/со-ПАВ (спирт). Эти приоритетные исследования были проведены в то время, когда и на Западе вырос интерес к специфическим, промежуточным фазам, которые образуются в условиях низких межфазных натяжений; такой интерес был вызван, в частности, перспективами использования микроэмульсионных и мицеллярных систем в нефтедобыче.

Петра Александровича интересовала возможность применения этого подхода к диспергированию твердых фаз - глинистых минералов с предельно гидрофильной поверхностью частиц (чешуек). В одной из наших бесед была сформулирована задача: как количественно описать термодинамическое равновесие между двумя дисперсными системами: набухшей (пептизированной) глиной и весьма разбавленным высокодисперсным золем, т.е. коллоидным раствором частиц глины в водной фазе.

В 1966-67 годах А.В.Перцовым и нами такой подход был перенесен на самопроизвольное диспергирование агрегата нерастворимых частиц – осадка, геля, когда этот процесс становится энергетически значительно легче, поскольку работа диспергирования затрачивается не на формирование всей новой поверхности частиц, а лишь на разрыв контактов между ними, и критические значения межфазной энергии, вместо сотых долей мДж/кв.м, могут составлять единицы мДж/кв.м. Тем самым, коллоидная растворимость получила количественное описание [46]. Независимо и несколько позднее к аналогичным выводам пришли В.М.Муллер и Г.А.Мартынов.

В значительной мере, именно в связи с развитием этих представлений, в нашей лаборатории в МГУ, в группе Е.А.Амелиной при участии А.М.Парфеновой, Р.К.Юсупова, В.В.Яминского, Е.Э.Кумачовой, В.В.Пелех и др. был проведен (и продолжается в настоящее время) обширный комплекс количественных исследований коагуляционных контактов в дисперсных системах.

Основным методом здесь служат прецизионные измерения силы сцепления – прочности контакта между двумя макроскопическими (размером в несколько миллиметров) молекулярно гладкими частицами, сферическими или цилиндрическими, с расчетом, по известной формуле Дерягина, свободной энергии взаимодействия данных твердых поверхностей в данной дисперсионной среде. Опыты проводились с различными гидрофильными и гидрофобными (метилированными, фторированными) частицами при широком варьировании полярных и неполярных жидких сред, смесей и растворов ПАВ всех типов. Так, по замыслу Петра Александровича, впервые количественно описан весь спектр свободных энергий взаимодействия от сотых долей мДж/кв.м в лиофильных системах до десятков мДж/кв.м в лиофобных [26,31-33]. Приложение этих характеристик к свободно-дисперсным системам (золям) дает условия их устойчивости относительно коагуляции; приложение их к связно-дисперсным системам, агрегатам описывает устойчивость относительно диспергирования, как самопроизвольного, так и механического (разрушения). Здесь находит свое выражение связь в описании устойчивости и прочности, о которой Петр Александрович заговорил в одной из наших последних бесед.

Я должен сказать, что Тбилисской конференции, о которой шла речь в первом разделе, я обязан началу своего сближения с Б.В.Дерягиным, с ведущими учеными и с молодежью в его блистательной научной школе. Наша кафедра и Совет в университете с полным, искренним одобрением принимали к докторской защите его учеников. Проблемы устойчивости коллоидных систем и тонких пленок, лиофильности, взаимодействия частиц дисперсных фаз входили, естественно, в круг наших общих интересов; мне посчастливилось много раз обсуждать их с Борисом Владимировичем. И в свои 90 лет он поражал живым вниманием к самой сути дискуссии, проницательностью, часто бескомпромиссностью. Я радуюсь хорошим дружеским отношениям, которые сложились у меня с его главным преемником Н.В.Чураевым, прекрасным ученым и человеком. Принципиальность и тактичность Николая Владимировича, его благожелательность и твердость в решении научных и организационных вопросов стали в последние, сложные годы важным фактором сохранения устойчивости и здравого смысла в нашем коллоидно-химическом мире.

Важным этапом в развитии коллоидной химии поверхностно-активных веществ стало учение Петра Александровича о различных механизмах действия поверхностно-активных веществ на разных межфазных границах [47], в соответствии с сформулированным им правилом уравнивания полярностей. Это (I) поверхностная активность и адсорбция на границе раствор/воздух, проявляющаяся в облегчении пенообразования и умеренном усилении смачивающего действия; (II) высокая поверхностная активность на границе конденсированных фаз, с возможностью понижения межфазной энергии до очень малых значений, обусловливающая (а) избирательное смачивание и (б) диспергирующее действие; (III) структурообразование поверхностно-активных молекул на границе, обеспечивающее сильную стабилизацию; (IV) при наличии же комплекса всех этих свойств плюс мицеллообразование и солюбилизация – проявление моющего действия. Здесь следует напомнить, что и само явление мицеллообразования (образование сферических мицелл мылоподобных ПАВ) было независимым, приоритетным открытием П.А.Ребиндера. Прецизионные экспериментальные исследования в этой области принадлежат З.Н.Маркиной – одной из стариннейших сотрудниц Петра Александровича, Н.М.Задымовой, О.П.Бовкун, А.В.Синевой, Н.Н.Цикуриной и другим членам ее группы и В.Н.Матвеенко [48,49].

Особое место занимает учение П.А.Ребиндера о лиофильном структурно-механическом барьере как сильном факторе стабилизации золей, эмульсий, пен, который противопоставляется слабым факторам - электростатическому барьеру в теории ДЛФО, эластичности тонких мыльных пленок по Гиббсу, кинетическому фактору устойчивости пен по Марангони-Гиббсу и др. Основная идея состоит в том, что высокая устойчивость относительно коалесценции требует комплекса механических характеристик стабилизующего адсорбционного слоя (пленки): повышенной упругости, вязкости, и собственно механической прочности, чем и определятся сопротивление пленки разрыву. Устойчивость же относительно коагуляции дается предельной лиофилизацией наружной, обращенной к дисперсионной среде, стороны этой пленки. Такое сочетание свойств адсорбционного слоя, особенно высокомолекулярных ПАВ, и обусловливает устойчивость коллоидной системы относительно высокой концентрации дисперсной фазы, высокой концентрации электролитов, температуры, механических воздействий и пр. [50,51].

Эти представления нашли отличное экспериментальное подтверждение в работах А.А.Трапезникова, З.Н.Маркиной, и особенно – В.Н.Измайловой и ее сотрудников и аспирантов, в инициированных Петром Александровичем реологических исследованиях межфазных адсорбционных слоев низко- и высокомолекулярных ПАВ, белков и полимеров [52,53].

Следует подчеркнуть, что широко популярные теперь представления о "структурном факторе стабилизации" возникли значительно позднее ребиндеровского структурно-механического барьера и относятся лишь к одной, и притом - не решающей, из его функций: энтропийной (осмотической) составляющей эластичности свободных петель и хвостов молекул ПАВ адсорбционного слоя, которой недостаточно для придания прочности структуре этого слоя. Впоследствии, в опытах Е.А.Амелиной и А.М.Парфеновой, использовавших нашу новую методику поджима и слияния индивидуальных капелек неполярных жидкостей (углеводородов и фторуглеродных жидкостей) в среде водных растворов различных (углеводородных и фторированных) ПАВ, было показано, что прочность межфазных адсорбционных слоев обусловливается не свободно плавающими "щупальцами" гидрофобных радикалов, а их вытеснением из неполярной фазы в плотный адсорбционный слой.

Как всегда, учение о структурно-механическом барьере для Петра Александровича не было абстракцией. Оно составило, в частности, научную, коллоидно-химическую основу для включения нашего коллектива в разработку методов микрокапсулирования. Петр Александрович принимал непосредственное живое участие вместе с В.Н.Измайловой, З.Н.Маркиной в этих исследованиях на нашей кафедре, в сотрудничестве с М.С.Вилесовой в Ленинградском ГИПХе.

Руководство Петром Александровичем университетской кафедрой было залогом стабильности учебного процесса и самой кафедры. Его уход из жизни мог отразиться драматически также и здесь. Исполняющим обязанности заведующего кафедрой временно был назначен профессор Ю.В.Горюнов. Несмотря на пожелания друзей, я не решался взять на себя эту почетную и ответственную роль. Быть может, подтолкнула тревога: к началу 73-го года пошли слухи о возможном превращении нашей кафедры коллоидной химии в кафедру аэрозолей; были, видимо, и другие тенденции, грозившие ей растворением. Я пришел за советом к Георгию Константиновичу Скрябину - Зоре, которому во всем доверял. Наши отцы и матери были знакомы в давнее время, когда жили в одном доме на Поварской, напротив Симеона Столпника. И теперь мы жили с Зорей в одном и том же дворе на улице Дмитрия Ульянова. Вхожу к нему и тут же на пороге говорю, что не уверен, нужно ли принимать кафедру. Он тычет пальцем в порог: "Вот тут же, немедленно!". Декан И.В.Березин должен был согласовать это с ректором - Р.В.Хохловым (уже не стало И.Г.Петровского). Рэм учился на физфаке двумя годами раньше меня, и мы были хорошо знакомы; он сразу одобрил мою кандидатуру. Благодаря им троим кафедра получила возможность сохраниться как ребиндеровская. Предстояло трудное время не упустить эту возможность, доказать и факультету, и более широкому кругу коллег, что Петр Александрович оставил после себя достойных и преданных учеников, способных реализовать преемственность в его школе. Действительно, я мог располагать всесторонней, дружеской поддержкой как со стороны старинных членов коллектива, так и молодых сотрудников, моих учеников.

Первым, самым главным было сохранить преподавание коллоидной химии в полном объеме как основу самого существования кафедры. Борьба за часы никогда не прекращалась; отстаивать их приходилось в жаркой полемике с руководством факультета и другими кафедрами (она не прекращается и сейчас). Разумеется, одних лишь пламенных речей было недостаточно. Предстояло существенно укрепить престиж нашего предмета и приблизить его к современности. В этом, и во многих других сложных вопросах, мне очень помогали мудрые советы и неизменная поддержка А.Н.Фрумкина.

Я несколько раз полностью прослушал весь курс лекций Петра Александровича по коллоидной химии, мог детально сопоставить с известными учебниками, ощущал всю его яркую самобытность, глубину объяснения природы вещей, мастерство изложения и понимал, что все это должно быть сохранено, даже некоторые шутки, сопровождавшие его изящную речь (разумеется, со ссылками на автора). Вместе с тем, следуя пожеланиям А.Н.Фрумкина и мнению самого Петра Александровича, которое я воспринял как его завещание, необходимо было иметь фундаментальный, полный курс, охватывающий все основные современные разделы науки о коллоидах и поверхностях; сделать изложение, там, где это возможно и целесообразно, строгим, количественным; ввести больше химии коллоидных объектов, явлений, процессов, преодолевая традиционный перевес в сторону физики капиллярных явлений, дисперсионных взаимодействий и др.; включить в соответствующие разделы те достижения в современной коллоидной химии, те новые идеи, представления, экспериментальные и теоретические разработки, которые принадлежат ребиндеровской школе, в том числе ввести как самостоятельный раздел основы физико-химической механики. Такой подход противодействовал тенденциям растворения коллоидной химии в других, "главных" химических дисциплинах, и утверждал ее суверенность как крупной самостоятельной части современной химической науки, изучающей дисперсное состояние вещества и поверхностные явления в дисперсных системах. Наряду с присущим коллоидной науке междисциплинарным характером, подчеркивалась ее огромная познавательная и практическая роль буквально во всех областях промышленности и сельского хозяйства, технологических и природных процессах, в биологии и медицине, охране среды и здоровья. С осени 73-го года я стал читать этот новый курс коллоидной химии как общий для всех студентов химического факультета (на IV курсе). Одновременно перерабатывалась учебная программа; в этом участвовали все старшие сотрудники - члены методической комиссии, с соотвествующим их научному профилю распределением между ними основных разделов и тем. При активном участии В.Ю.Траскина было переработано и переиздано руководство по практикуму. А.В.Перцов принял на себя обязанности заведующего практикумом и на протяжении многих лет настойчиво вел курс на его модернизацию. В дальнейшем эти функции стала исполнять Н.И.Иванова, со свойственной ей ответственностью, уникальной способностью держать в сознании все направления и все детали учебного процесса, органической потребностью вкладывать в дело всю свою душу.

Начал работать ежемесячный семинар по коллоидной химии и физико-химической механике; Г.П.Ямпольская стала его непременным ученым секретарем. Здесь систематически выступали, наряду с членами нашего коллектива, ученые из многих смежных областей и родственных учреждений. Дружная работа над общими задачами сплачивала нас, помогая преодолевать чувство растерянности осиротевших птенцов.

К счастью, еще в 1965 году я был избран, по представлению К.В.Чмутова и Д.А.Эпштейна в Академию педагогических наук (теперь Российская Академия образования). Это определило мое многолетнее участие в работе над программами и методикой преподавания физики и химии в средней школе, интерес к педагогической и общей психологии, новые подходы к преподаванию в высшей школе. Это существенно помогало и в решении организационных вопросов, особенно по линии МинВУЗа и университета.

В 1982 году, в результате большой работы вместе с моими ближайшими помощниками А.В.Перцовым и Е.А.Амелиной, и благодаря их самоотверженному вкладу, вышел наш современный стабильный учебник по коллоидной химии, полностью отвечающий нашему учебному курсу [54]. На основе последующего десятилетнего опыта преподавания он был существенно переработан и дополнен в новом издании 1992 года, переведен на чешский и испанский языки; в настоящее время подготавливается и английский перевод. Кафедра возглавила методическое руководство преподавания коллоидной химии в масштабе всей страны - на основе нашей программы как общей для всех университетов, нового учебника, работы факультета повышения квалификации (ФПК) при химфаке МГУ и сборов раз в 5 лет заведующих кафедрами химических дисциплин.

В последущие годы кафедра во многом обязана своей стабилизацией деловому вниманию декана В.В.Лунина и ректора университета В.А.Садовничего. Эта стабильность обеспечила сохранение спокойной и творческой обстановки, атмосферы искренней заитересованности в успешном развитии учебного процесса и научной работы. Кафедра в целом и отдельные группы и сотрудники удостоены заслуженными наградами, званиями, премиями; жаль, что в новые времена их почему-то смущаются, и свидетельства в рамках снимают со стен.

В сентябре 1976 года в Москве состоялся VII Международный Конгресс по ПАВ. Вся кафедра активно участвовала в его подготовке и проведении. Повидимому, выбор Москвы был предопределен еще в 1968 году, триумфом Петра Александровича и его школы на V конгрессе в Барселоне. Петр Александрович сумел обеспечить поездку туда большой группы сотрудников в качестве делегатов и туристов (меня, как я уже упоминал, в последний момент не пустили). Летом 72 года, уже без Петра Александровича, состоялся VI конгресс, в Швейцарии, снова с участием большой советской группы (меня опять не пустили как тайного агента сионизма, - так, говорили мне, значилось в одном из доносов С.А. Надежды на оттепель, воспринятые с разинутым ртом весной 1953 года, рассеивались). Заместитель министра химической промышленности К.К.Черниченко, у которого Петр Александрович ранее находил поддержку, пообещал руководству СID (Международный комитет по ПАВ) организовать VII конгресс в Москве. Минхимпром ухватил инициативу, имея в виду, вероятно, и возможные валютные поступления. Включился и Миннефтехимпром. Н.С.Наметкин должен был руководить разработкой и осуществлением научной программы. Когда приблизились сроки, стало ясно, что сделать это могут только ребиндеровская кафедра и его коллектив. И мы это сделали, как всегда, без лавров, но не без барьеров. Из огромного числа заявок от специалистов в Советском Союзе были отобраны "хорошие" и "лучшие", распределены по секциям и подсекциям. Были приняты более 200 сообщений из-за рубежа, по тому времени число очень большое. Как всегда, в переводе тезисов помогал В.Ю.Траскин. (Петр Александрович любил и ценил Владимира Юрьевича за хороший французский язык, и вообще как полиглота, умницу и интеллигента.)

Весной 1976 года меня вынуждены были командировать на заседание CID и Оргкомитета Конгресса в Париже. Надо было не только изложить, но и отстоять нашу программу перед большим собранием представителей разных стран и школ, ученых и промышленников, априори - настороженных, если не явно подозревавших нашу необъективность в отборе. Длительное, трудное обсуждение шло по-английски, с переводом на французский и отдельными комментариями по-немецки. Я предлагал отклонить лишь несколько заявок западных авторов как явно "не отвечающих по уровню", но и это встречало негативную реакцию. Постепенно тучи рассеялись, присутствующие убедились в компетентности и объективности составителей программы. Она была полностью принята и одобрена. Я подчеркивал, как велик вклад П.А.Ребиндера в развитие учения о поверхностной активности и поверхностно-активных веществах, и аудитория ощутила и восприняла это.

Мне пришлось делать и первый пленарный доклад на Конгрессе. Он был посвящен Петру Александровичу и построен на его учении о механизмах действия ПАВ. Среди самых новых результатов демонстрировался кинофильм, впервые воспроизводивший атомно-молекулярный механизм смачивания и растекания микрокапель по данным расчетов методом молекулярной динамики, проведенных В.С.Ющенко. И сейчас, более чем через 20 лет, я снова рад сказать большое спасибо ему и В.Н.Матвеенко, благодаря которому эти данные были воспроизведены на экране.

Конгресс, действительно, удался. Он принес много полезного опыта и контактов и в большой мере способствовал укреплению позиций кафедры, ее авторитета и популярности. Впрочем, золотой дождь фондов и штатных единиц нас обошел, не замочив.

С таким теплом я вспоминал тогда, через пять лет, первую мою поездку в Париж весной 1971 года, с Петром Александровичем и Еленой Евгеньевной, всю наполненную радостью общения с человечностью, интеллигентностью, вкусом, проявлявшимся в отношении и к искусству, и к жизни, всепониманием и терпимостью, душевным богатством!

Цельной натуре Петра Александровича был свойственен жизненный реализм. Среди лучших книг современности он называл "Хождение по мукам", потому что "там все как было" (а ведь знал и ценил и изящную французскую поэзию). Петр Александрович был законопослушен, не иронизировал над властями, над историческими съездами, решениями, планами, деяниями; может быть, испуг 17-го и 37-го таился в подсознании. Но зато он ни разу не замарался, не оказался среди подписантов обличительных писем. Я хочу повторить: вместе с доброжелательностью, в нем очень развито было чудесное, искреннее, неформальное свойство благодарности. И за всем этим стояло истинное, невытравленное человеческое достоинство. Один псевдоученый не смог добиться от нас одобрения его чудовищной диссертации, и накинулся на Петра Александровича с руганью. Петр Александрович сказал: "Вы пытаетесь меня оскорбить? Вы оскорбить меня на можете".

Не знаю, были ли это его собственные слова, но они целиком отвечали его самосознанию. Я всегда помню эту формулу, полную социально-психологического значения, и отношу ее к некоторым коллегам и бывшим ученикам, если они пытаются уязвить меня. Должен покаяться: я не такой всепрощающий, каким старался быть Петр Александрович. И не делаю постной мины, когда возмездие все же приходит.

Последние годы принесли много изменений в большом и в малом, наверху и внизу, в научном мире и на улице, в человеческих отношениях, в жизни и в работе друзей и коллег, и в моей жизни. Они породили новые надежды и разочарования, внесли своеобразные коррективы в расстановку ценностей, в понимание нравственных начал и принципов обязательности, благодарности, долга, верности слову… Открылись новые воможности проявления человеческого достоинства, но, к сожалению, и его утраты, вместе с узаконенной уникальной (полагаю, все же, временной?) безнаказанностью в нарушении этих принципов.

Однако, несмотря на эти новые формы проявления (даже демонстративного) скрытых дурных комплексов в стремлении подавить человеческое достоинство, оно живо и будет жить, - и не только в уповании на Небо Обетованное, как в чудесном фильме Эльдара Рязанова. Оно неподвластно заразе около-научной жвачки. Ни трусливый мелкотравчатый карьеризм приспособленцев, ни наглый цинизм дорвавшихся до власти недоучек не смогут его выжечь. Талант ученого и педагога, дух творца и интеллигента – это субстанции, которые, подобно рукописям, не горят. Об этом - в отдельном повествовании.

Несмотря на скудость в обеспечении научных исследований и учебного процесса, работа идет, и сердце радуют хорошие плоды, умные статьи, яркие доклады, а больше всего молодежь, способная принять и приумножить твои знания и опыт.

Сколько бы ни было трудностей, неудач и ошибок, ссор, нареканий, крупных и мелких интриг, и внешних, и внутренних, - а наша школа живет и работает и сохраняет свой авторитет и в нашей стране, и в мире. И среди ряда других научных школ, основанная П.А.Ребиндером школа в области физико-химической механики, представленная коллективами кафедры коллоидной химии МГУ и лаборатории физико-химической механики ИФХ РАН, официально признана ведущей..

"Ничтожный, когда себя анализирую; гордый, когда себя сравниваю"... Да, сделано много, и радостно сознание того, что дело это не только не исчерпано, но и неисчерпаемо. Так много интересных, интригующих задач осталось от Петра Александровича и возникло в последующие годы, в самых разных областях нашей коллоидной химии и физико-химической механики, в учении о поверхностной активности, взаимодействии фаз на границах раздела, об устойчивости дисперсных систем, принципах и методах управления структурой и свойствами материалов, в сохранении чистой среды, продлении и совершенствовании жизни человека... Есть чему учить молодежь, которой мы должны передать преемственность в сохранении и развитии ребиндеровской школы и саму любовь к знаниям.

Как-то в момент сомнений и неуверенности я спросил Петра Александровича: "Чем заниматься?". Мы гуляли вечером в Луцыне; я помню аллею, сумерки. И оптимистический ответ, который повторяю иногда сотрудникам: "Тем, что получается".

Надо подводить итоги. Мне теперь лишь на год меньше, чем было Петру Александровичу, когда он покинул нас. Наши жизни проходили в разных поколениях и во многом по-разному, и сами мы во многом не похожи. Но было и так много общего, роднившего нас.

Петр Александрович заменил мне отца. Я уже говорил, и всегда повторяю это. И я любил его так же, как мою мать. Он не только открыл мне путь, взяв к себе. Он открыл мне необъятную область приложения сил; поверив в мои силы, он дал и мне поверить в них. Он своим примером учил быть человеком и не опускаться до уровня других млекопитающих или рептилий. В широте понимания задач исследований и практики, в увлеченности делом и в повседневных взаимоотношениях с окружающими, во всем он сам был для меня школой. На каждом шагу я ощущал его рядом, уверенный в его поддержке, зная, что мы друзья без зависти и упрека. И это правда, что Петр Александрович любил меня - как любят свое творение, в котором остается частица самого себя.

Петр Александрович утверждал, что он атеист, хотя... В июне 1972-го нас интервьюировала корреспондент из какого-то просветительского учреждения. Зашла речь о бессмертии. Посетительница уверенно разъясняла, что не понимает, как можно говорить о жизни после жизни, и вдруг неуклюже извинилась, коснувшись этого в присутствии немолодого человека. А мы оба сказали, что с детства думаем о смерти, и боимся ее, и не знаем, что это такое, и не можем согласиться с тем, что просто растворимся. Может быть, это не точное цитирование, но смысл был именно таким. Петр Александрович не мог быть атеистом, уже потому, что верил в первичность доброго начала, данного нам. Вот уже больше четверти века, читая "Господи, Боже наш, упокой души усопших...", я называю, вместе с Дмитрием и Марией, и Петра.

ЦИТИРОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА