Воспоминания о П.А.Ребиндере
А.А. Абрамзон

О П.А. Ребиндере

03.10.1998 г. исполняется 100 лет со дня рождения Петра Александровича Ребиндера, и мне хочется написать о нем воспоминания, представить его живым человеком. Я буду писать только то, что видел сам и впечатления от общения, так что это будет видение через личные очки.

Этим объясняется частое упоминание местоимения "Я" в статье.

В советский период обычно человека представляли или святым, или злодеем, как в китайском театре – два персонажа: хороший человек и плохой человек. В жизни так не бывает, а бывает живой человек с достоинствами и недостатками.

Хотя происходил он из остзейских баронов (в летописи написано, что бароны Ребиндер построили замок в Ливонии и оттуда делали набеги на местное население), но был типичным русским барином – широкий, веселый, любящий жизнь и женщин, непоседливый и разносторонний.

В начале 60-х годов мой заведующий кафедрой, проф. Л.Я. Кремнев, заболев, попросил меня вместо него съездить в Москву к академику Ребиндеру и отвезти ему статьи для представления в ДАН и Коллоидный журнал. Я взял и мои личные статьи. К назначенному сроку я приехал в институт Физической химии АН, но П.А., конечно, не было; однако, сотрудники уверили меня, что раз он обещал, то придет обязательно. Действительно, через пять часов после назначенного срока приехал П.А. и на мое заявление, что я прибыл вовремя, сказал, что так и нужно всегда делать. К его приезду собралось много таких просителей, и он разговаривал сразу со всеми, отвлекаясь и переходя с темы на тему. Конечно, он не успел посмотреть наши статьи и сказал: "Поехали домой и там почитаем статьи".

Приехали к нему домой на Ленинский пр., д.13. Кабинет П.А. представлял собой большую комнату, разделенную колоннами на две примерно равные части. По стенам комнаты расставлены стеллажи, на которых в видимом беспорядке лежали папки, безделушки, альбомы. В передней части комнаты стоял большой обеденный стол, заваленный бумагами, папками, книгами, а под столом чемоданы. На полу валялись груды папок, портфели, чемоданы. С ловкостью акробата П.А., перепрыгивая через все эти груды, пробрался в конец комнаты, где стоял большой старинный письменный стол, заваленный бумагами и книгами. П.А. сдвинул бумаги, очистив краешек стола, при этом с обратной стороны стола часть бумаг упала на пол, на что хозяин не обратил никакого внимания. Я понял, что присылать бумаги П.А. безнадежно.

Наконец, мы сели читать статьи, но зазвонил телефон, который стоял в коридоре, и П.А. побежал в коридор. В это время поднялся столб пыли, и почти из-под меня выскочил из кучи папок огромный пес-овчарка, а за ним с воплем, как индеец, мальчишка. Прибежал П.А. и стал ругаться, почему пустили эту братию к нему в кабинет.

Наконец, П.А. прочитал и подписал статьи Кремнева, а мне сказал, что не может подписать мои, так как это докторская диссертация, а их Совет переполнен диссертациями. Я сказал, что диссертацию я уже представил в Технологический институт совсем по другой теме. П.А. задумался надолго, а потом спросил, чем он может помочь. Я поблагодарил и сказал, что меня поддерживают Н.М.Эмануэль и В.В.Кафаров. Он тогда подписал статьи, а я понял его человечность.

Впоследствии я много раз мог убедиться в его доброжелательности. Он учил нас "будьте доброжелательны, ибо, если ты не будешь доброжелательным, ты не увидишь того хорошего, что есть в чужих работах и не поможешь коллеге, но не будь добреньким, ибо тогда ты пропустишь шарлатана в науку".

П.А. был чрезвычайно непоседливым человеком, но с некоторыми моими статьями он сидел часами, правил их и переделывал. Когда же я ему сказал, что фактически эти статьи совместная работа и справедливо подписаться под ними совместно, он ответил: "Основная мысль Ваша, а я помогал не Вам, а коллоидной химии, так как видел, что в них оригинальная новая мысль и новые факты".

С другой стороны, сахарным или мармеладным человеком он не был. Как-то мы сидели у него дома и работали над очередными статьями, когда зазвонил телефон, и П.А. сказал в трубку: "Я выкинул Вашу диссертацию на помойку, в ней нет достоверных данных, там все подтасовано". Он позвал жену, достал толстый фолиант и велел вынести его на помойку. Мне он сказал, что нельзя терпеть недобросовестности в науке.

Будучи фактически главным редактором Коллоидного журнала, П.А. внимательно следил за правильностью речи и сердился, если кто-то говорил "обсчитал данные". П.А. говорил: "Обсчитывают в магазине". На слова "количество людей" он спрашивал: "Сколько килограммов?". На слова "процесс протекает за счет" П.А. возражал: "Сутенер живет за счет проститутки, а процесс счета не имеет".

Как-то в кабинет вошли коллоидники из провинции. В их нагрудных карманах были батареи из ручек и карандашей. П.А. подошел к ним и сказал, что ручки должны лежать во внутренних карманах, а в наружных только расческа, если не видна, или платочек. Обернулся к своему сотруднику и сказал: "У Вас в кармане ничего нет, да Вы же из интеллигентной семьи".

П.А. был не математиком, а физиком-натуралистом и любые образные сравнения нравились ему. Как-то он мне сказал, что эксперимент часто имеет неоднозначное толкование. Я ответил, что убедился в этом еще мальчишкой и рассказал очень понравившуюся ему историю.

Несмотря на то, что он иногда бывал резок, он, по большому счету, был терпим. Это было контрастом с академиками того времени, каждый из которых был богом в своей области. Справедливости ради, необходимо сказать, что академики того времени были учеными, и имя каждого было связано с чем-то серьезным в науке. Монополия давила науку, и многие отрасли химии стали отставать от иностранных. В коллоидной химии такой ситуации не было – она была на передовом рубеже в мире. В этом была заслуга П.А., который не только не душил своих конкурентов, но стремился привлекать новых исследователей и всячески поддерживал их.

В коллоидной химии сложились две школы – Ребиндера и Дерягина, которые не дружили, но боролись чисто научными методами, ставя новые эксперименты и находя новые доказательства своим взглядам; дискутируя, а не составляя доносы и кляузы, как это делали биологи и многие другие ученые. Свободная конкуренция обусловила высокий научный уровень в коллоидной химии. Хотя Дерягин и не терпел чужих взглядов и не любил людей, не согласных с ним, но человеком был порядочным и доносов не писал. П.А. был терпим в полном смысле этого слова. Например, он очень любил метод максимального давления пузырька, который когда-то он усовершенствовал, и метод так и назывался методом Ребиндера. П.А. требовал от всех его применения. К 60-м годам стало ясно, что этот метод не хорош и за границей все "стекляшки" выкинули на помойку. Л.Я.Кремнев организовал на нашей кафедре коллоидной химии все, известные тогда, методы определения поверхностного натяжения, пригласил П.А. и показал ему все достоинства и недостатки каждого метода не на словах, а на фактах. П.А. ничего не сказал, но с тех пор перестал настаивать на применении своего метода.

Другой пример. П.А. объяснял устойчивость эмульсий образованием структурно-механического барьера, что, действительно, имеет место при стабилизации эмульсий высокомолекулярными поверхностно-активными веществами (ПАВ). Однако, при стабилизации низкомолекулярными ПАВ, типа олеата натрия, никакого структурного барьера нет. Когда я показал П.А. данные, противоречащие его теории, он согласился с ними и представил в журнал статьи, содержащие новые взгляды.

Со смертью Петра Александровича "Коллоидный журнал" превратился в келейный, таким остается и до сих пор. Он перестал быть многосторонним, каковым должен быть научный журнал.

Несколько слов о П.А.Ребиндере как о человеке. Он обладал хорошим чувством юмора, любил анекдоты и юмористические ситуации из жизни. Как-то мы сидели и обсуждали научные вопросы, вдруг П.А. вскочил и говорит: "Мы здесь сидим, а в университете должен выступать де Голль, поехали!" Приехали в большой зал, П.А. пробрался в первые ряды. Первым выступал ректор университета – академик Петровский, человек маленького роста, смотрящий на высоченного де Голля снизу вверх, а де Голль на него, как жираф на сурка. Затем выступали студенты и, конечно, Ребиндер, который хорошо знал французский язык. Все говорили о вкладе де Голля в победу над Германией, превозносили его военные заслуги. После университета мы снова вернулись к Ребиндеру домой. П.А. взял энциклопедию 50-х годов, открыв ее, прочитал, что де Голль – реакционный деятель, помогавший фашизму и т.д. П.А. воскликнул: "Посмотрите, а какова литературная ссылка – "Фальсификаторы истории!"

П.А., как человек неравнодушный, так и не смог привыкнуть к той лжи, которой была пронизана вся система, созданная недоучившимся семинаристом.

Однажды П.А. сильно опоздал, впрочем, как обычно, но в этот раз решил оправдаться и говорит: "На каком спектакле я присутствовал! Выбирали академика из пяти кандидатов, и никто не набирал нужного числа голосов. Тогда Н.Н.Семенов, академик-секретарь химической секции, предложил избрать члена-корреспондента Т., сказав, что он давно работает в АН СССР и является достойным человеком. Но кто-то вдруг сказал, что у Т. есть жена, а у жены есть корова, которую пасет Т. "Ну и что плохого?"– спросил Семенов, – кто-то должен пасти корову, давайте голосовать". При голосовании Т. получил ноль голосов. Никто, в том числе и Семенов, не поддержал кандидатуру Т.

В 1964 году я принес докторскую диссертацию машинистке А.М.Мандельштам, бывшей редакторше издательства "Химия". Диссертация, хотя и была написана по-русски, но с немецким акцентом – каждая фраза не менее, чем на страницу, а глагол в конце. Александра Моисеевна сказала, что она в жизни видела только одну более кошмарную рукопись, которую принес в издательство в 30-х годах мальчик Петя Ребиндер. Однажды, когда, в очередной раз П.А. ругал меня за плохо написанную статью, я рассказал ему этот случай. Он обиделся и сказал, что она ничего не понимает, т.к. в то время он уже был профессором и мужчиной 30 лет.

Бывали случаи, когда П.А. и сам любил пошутить. На одной из конференций присутствовали мужчина и женщина по фамилии Косой и Заяц. П.А. предложил их поженить, чтобы получился Заяц-Косой.

Как-то мы посмотрели в Доме ученых замечательный итальянский фильм "Они шли за солдатами". П.А. долго ругался и говорил: " Посмотришь такой фильм – на неделю настроение испортится".

Интересна история, связанная с институтом поверхностно-активных веществ, расположенном в бывшем имении баронов Ребиндер (П.А. отрицал свои родственные связи с этими Ребиндерами).

Шебекино Белгородской области было богатым имением, в котором был сахарный завод. Во время революции "по камешку, по кирпичику растащили огромный завод", но трубу, метров под сто высотой, не смогли украсть, и простояла она до конца второй мировой войны. Когда стали привозить из Германии трофейные заводы, вспомнили о трубе в Шебекино и пристроили к ней завод синтетических жирных кислот и спиртов. Затем в Шебекино была переведена лаборатория синтетических жирных кислот, через некоторое время переименованная во ВНИИСИНЖ, а затем в Институт поверхностно-активных веществ (ВНИИ ПАВ).

Во ВНИИСИНЖе должна была состояться первая конференция по ПАВ, открыть которую должен был П.А. В Доме культуры собрались не только ученые, но и деды и бабки с хлебом и солью встречать барина, и даже какая-то бабка, которая говорила, что нянчила Петю Ребиндера. Однако, из приехавшей с вокзала машины вышел профессор А.Б.Таубман (сотрудник Ребиндера) и сказал, что Петр Александрович заболел и просил его открыть конференцию. Через 4 года на второй конференции сцена повторилась, и все поняли, что Ребиндер никогда не приедет в Шебекино.

Местные жители потом рассказывали, что владельцев имения во время революции растреляли. Какое отношение имел П.А. к тем Ребиндерам, которые были хозяевами Шебекино, мне так и неизвестно, но достопримечательно, что центр ПАВ находился в имении Ребиндеров.

Несколько слов о П.А. как об учителе. Я слушал его несколько лекций и считаю, что он один из лучших лекторов, каких я только знал. Лекции читал он по вдохновению. Как-то мы ехали с ним в машине на лекцию в университет и, по обыкновению, что-то обсуждали. Вдруг П.А. говорит: "Подождите, я должен подумать, о чем буду читать лекцию". Читал он, конечно, без "бумажки" и читал блестяще, доказывая слова Цицерона: "Красноречие – это хорошее знание предмета". В институте я получал знание "школьной химии и физики", но ничего не получил из теории познания, а лишь вычитывал ее из книг. Впервые в живом общении я столкнулся с ней при беседах с П.А.

Недаром, на одном Сольвеевском конгрессе, когда зашла речь о том, что в XX веке философов нет, ибо Ницше не философ, а фельетонист, последовал ответ: "Философы есть, просто они числятся по другому ведомству – это Планк, Эйнштейн и Бор".

Со смертью П.А.Ребиндера в 1972 году советская коллоидная химия понесла невосполнимую потерю, так как лишилась своего лидера. Живший еще ряд лет Б.В.Дерягин, хотя и был крупным ученым и порядочным человеком, в лидеры не годился, так как не воспринимал чужого мнения и признавал лишь факты, подтверждающие его взгляды, расширяя свою теорию и на те области, где она не применима, например, на эмульсии.

С уходом Петра Александровича распалась наша семья коллоидников на ряд группок и школ.

Мне хочется воскликнуть: "Коллоидники всех стран, соединяйтесь!".