Воспоминания о П.А.Ребиндере
Л.А.Шиц

Штрихи к портрету академика П.А.Ребиндера

Петр Александрович Ребиндер… Четверть века прошло с тех пор, как навсегда ушел от нас этот жизнелюбивый человек. Рассуждения о быстротечности времени банальны. Но ведь это действительно так… Память – странная штука: мысленно вглядываясь в череду минувших дней, видишь не постепенно бледнеющие по мере удаления в прошлое картины, а ряд отдельных, порой незначительных, но почему-то крепко запомнившихся, ярких точек-эпизодов.

Моя первая встреча с П.А.Ребиндером случилась в бытность мою менделеевским аспирантом. Сочинив что-то научное, решился принести свое детище на высокий суд. С волнением пришел в назначенное время, долго ждал, пока рассеется небольшая толпа жаждущих общения с мэтром, и, наконец, был со вниманием выслушан, получил одобрение, представление и проч. Когда я, окрыленный, собрался уходить и направился к вешалке с одеждой, П.А. живо поднялся со своего кресла, опередил меня и, сняв с вешалки, подал мое пальто. Обескураженный, я пытался протестовать – бесполезно; с великим смущением принял его помощь…

-Ничего особенного, обычная взаимная любезность… Надо же помогать друг другу… Я-Вам, Вы-мне…

Через минуту мне была предоставлена возможность проявить ответную любезность - подать пальто П.А. При последующих встречах я уже не испытывал какой-либо неловкости или напряженности в общении с ним.

Как-то один румынский ученый нанес визит П.А. и оставил оттиски своих статей, напечатанных…по-румынски. Передавая мне эти оттиски, П.А. с воодушевлением произнес:

– Очень интересно! Обязательно прочтите. Румынский - это испорченный французсий, а французский - почти английский… Вы ведь изучали английский? Значит разберетесь…

П.А. часто предлагал "подвезти" на своей персональной "Волге". В результате вы могли оказаться там, куда совершенно не предполагали попасть. Но такая поездка никогда не была напрасной. Выходя из машины, вы уносили с собой или новые мысли, или информацию для размышлений, или хорошее настроение…

Кабинет П.А. в институте физической химии был на третьем этаже. В возрасте 70 лет он поднимался к себе по лестнице, не пользуясь лифтом, и очень этим гордился. Проходя мимо молодых людей, топчущихся в ожидании лифта, П.А. не упускал случая подтрунить над ними по поводу их "немощи" и похвалить себя за бодрость тела и духа.

– Я совсем не чувствую своего возраста, – говорил он, и, по-видимому, не лукавил. До конца своих дней П.А. излучал оптимизм и сохранял удивительную способность всюду находить источники положительных эмоций. А мрачных сторон действительности он старался не замечать …

Однажды мне удалось вместе с П.А. и молодым чешским ученым Клоубеком обедать в академической столовой. Почти все столики были заняты, кроме нескольких в конце зала. Мы направились туда и увидили, что "зона отчуждения" образовалась вокруг мрачной фигуры сидящего в самом углу недоброй памяти академика Лысенко, известного мракобеса и губителя отечественной биологической науки. Никогда раньше не видел я на лице П.А. такого выражения чувства омерзения и гадливости, которое возникло у него при взгляде на этого человека. Мы устроились на освободившихся местах в стороне, но настроение было испорчено…

Из советов П.А. молодым научным работникам:

Как писать рецензии и отзывы… Внимательно прочитав рукопись, надо тщательно отобрать все то, что хоть в малой степени заслуживает одобрения и похвалы. Следует высветить положительные стороны рецензируемой работы и на этом фоне высказывать критические замечания. А недостатки и огрехи можно найти в любом самом выдающемся труде. Профессиональная оценка научной работы должна исходить из анализа не столько наличествующих недостатков, сколько из ее достоинств.

П.А. рекомендовал в науке следовать принципу М.Фарадея: "To work, to finish, to publish" (работать, заканчивать работу и опубликовывать результаты). К сожалению, из этой простой трехзвенной формулы в современной отечественной практике зачастую выпадает то одно, то другое, а то и два звена кряду.

П.А. был весьма щепетилен в вопросах авторства. Он никогда не позволял себе быть соавтором публикаций своих сотрудников лишь по праву руководителя, если не принимал в работе непосредственного участия. И никогда не забывал при публичных выступлениях поименно называть тех, чьи идеи или экспериментальные данные привлекали его внимание - будь то известный ученый или молодой дебютант в науке. В этом отношении П.А. представлял собой разительный контраст со многими из своих коллег по Академии.

П.А. эмоционально реагировал на все события и явления окружающей жизни, не только научной… Его живо интересовало и привлекало все новое, необычное, неожиданное, красивое… Он любил шутку, каламбур, хороший анекдот и умел искренне и заразительно смеяться, что дано не каждому…

О том, что значит П.А. для науки, можно говорить много и по разному. Это богатая тема для исторических и биографических очерков. Но живая память хранит прежде всего эмоционально окрашенные события прошлого. И светлый образ П.А. сохраняет яркость и жизненность благодаря тем чертам его характера и особенностям его общения с людьми, которые обеспечивали притягательность его незаурядной личности.

П.А. продолжил и всячески поддерживал старую добрую традицию русской интеллигенции нести в мир "доброе, мудрое, вечное". Его перу принадлежит ряд научно-популярных брошюр, множество статей в разнообразных энциклопедических изданиях, общественных журналах и даже газетах. С его легкой руки к непростому делу писать для "широкого круга читателей" рискнул приобщиться и я.

П.А. был первым моим наставником на этом поприще и редактором первых моих статей для БСЭ. Он говорил: "Пишите так, чтобы Вас поняли и домашняя хозяйка, и простой академик…". При этом он не терпел дилетантства, научной неряшливости, вульгаризмов и жаргонных выражений; требовал точности в определениях и употреблении терминов (если без них вообще нельзя обойтись), не выносил и по возможности не допускал насилия над русским языком в любом проявлении…

Вряд ли можно составить достаточно полное представление о человеке, не увидев его рабочего места в неофициальной обстановке. Помню, как впервые П.А. по какому-то делу привел меня домой, и, отлучившись, оставил в своем кабинете.

Большая длинная комната, окна со стороны улицы закрыты непроницаемыми для света и звука ставнями. По стенам книжные шкафы и полки, уставленные бесчисленным количеством томов, брошюр, папок, альбомов, предметов не всегда понятного происхождения и назначения. В дальнем углу стоял рабочий письменный стол с настольной лампой. А по середине, занимая половину площади комнаты, – широкий, по-видимому, обеденный, стол (может быть, два составленных стола), заваленный различными бумагами, вырезками, журналами и книгами с закладками. Все это находилось в стопках и стопочках, или лежало полосой "внахлест", или громоздилось без видимого порядка. Место на столе явно не хватало и бумажно-книжная стихия захватила подоконники, стулья, частично пол…

Первое впечатление – невообразимый хаос. На самом деле здесь все было подчинено скрытой от постороннего взора логике и порядку. П.А. утверждал, что он прекрасно во всем ориентируется, пока никто, кроме него, не вмешивается в эту систему.

Кому-то из знаменитых деятелей науки и культуры прошлого принадлежат слова, смысл которых в том, что идеальный порядок в рабочем кабинете – свидетельство безделия и творческой импотенции хозяина: кажущийся беспорядок – на самом деле моментальный снимок с движения, именуемого творчеством и происходящего по определенным законам. Понятие застоя никак не вяжется с именем и обликом П.А., его мысль, эмоции, его тело никогда не находились в состоянии покоя. По крайней мере, я такого не припомню…

П.А. не был педантом в буквальном смысле слова. Он мог опоздать на заседание, не выдержать регламент выступления, задержаться к началу торжества… Но его появление всегда сопровождалось всеобщим оживлением и ускорением всех процессов и процедур, он действовал на окружающих, как катализатор, снижая "потенциальные барьеры" в деятельности каждого, не исключая и чиновных персон разного уровня.

Коренастая, энергичная, слегка наклоненная вперед в быстром движении фигура, широкая доброжелательная улыбка и приветствие каждому встречному… Как он был не похож на некоторых своих именитых коллег, которые чинно несли себя в пространстве с каменным выражением лица и, обремененные академическими и прочими регалиями, переполненные сознанием собственной значимости, не удостаивали взглядом встречных "мэ-нэ-эссов" и прочих разных…

К П.А. мог обратится каждый, он был доступен для всех… Около него всегда было много народа. Сотрудники его лаборатории и кафедры, коллеги из других институтов, заводские работники, представители технических и гуманитарных профессий, москвичи и иногородние, известные специалисты и скромные доморощенные изобретатели и прожектеры. Всем что-нибудь было нужно от П.А., и очень многие (может быть слишком многие… ) получали от него желаемое: поддержку, одобрение, совет, доброжелательную критику.

П.А. считал, что лучше помочь и тем самым дать шанс на самореализацию человеку, не обладающему большим талантом, чем случайно упустить возможность так или иначе поддержать того, кто в будущем может сослужить хорошую службу науке или проявить себя на иной стезе.